Лазарь Лазарев - Живым не верится, что живы...

Вернусь к упомянутой мною энциклопедии «Великая Отечественная война», вернусь потому, что она была квинтэссенцией воцарившегося в «застойные» времена государственно утвержденного мифа, в основе которого стремление переиграть на бумаге в гладком, отполированном — без сучка и задоринки — виде то, что было в действительности кровавым, ужасным.

Этот огромный том (почти сто девяносто листов, 830 страниц), изданный тиражом в полмиллиона экземпляров — во многих учреждениях его торжественно дарили участникам войны, был типичным ведомственным «изделием», я бы даже сказал генеральским (главным редактором был генерал армии Козлов, в редакционной коллегии еще несколько генералов; том подготовил Институт военной истории Министерства обороны СССР, «активное участие в работе над книгой принимали сотрудники Военной академии Генерального штаба, Военно-политической академии имени В. И. Ленина». Генерал армии Гареев (сейчас он возглавляет Академию военных наук) как-то даже обосновал этот ведомственный, генеральский подход к изучению истории Великой Отечественной войны: «Видимо, не каждый генерал способен стать хорошим военным историком. Но все же в принципе о военной стороне исторических проблем можно более компетентно судить с высоты современных военных знаний, и любой генерал, будучи профессионалом военного дела, может лучше разобраться в этой области, чем человек не имеющий специальной военной подготовки». Это неверно уже хотя бы потому, что речь в томе идет о Великой Отечественной войне, а не только о боевых действиях Красной Армии против гитлеровского вермахта, а это, как говорил Пушкин по другому поводу, «дьявольская разница». Великая Отечественная была не просто суммой удачных и проигранных сражений, а потому великой, что это была народная — всего народа — война за свободу и человеческую жизнь. Можно написать исторический очерк о каком-нибудь ведомстве, в данном случае о военном, но немыслима ведомственная общая история, создаваемая под эгидой или в недрах этого ведомства и, естественно, выставляющая это ведомство в самом лучшем, в самом приятном для себя свете, поэтому ошибки и поражения обходятся, замалчиваются, затушевываются — словно их не было. История не принадлежит военачальникам, какие бы у них ни были высокие звания и должности, и становящимися перед ними по стойке «смирно» их подчиненным. Она принадлежит народу, и заниматься ею должны настоящие, не глядящие в рот начальству специалисты с соответствующей подготовкой и образованием, не зависящие от маршальских приказов и генеральских мнений. Когда-то один очень неглупый государственный деятель заметил: война — слишком серьезное дело, чтобы доверить его военным. Быть может, это мнение можно оспорить. Но бесспорно, что к занятиям, а тем более к руководству таким сложным и серьезным делом, как история, военных нельзя допускать и на пушечный выстрел. Иначе мы и не заметим, как они назначат в Ключевские и Вольтеры «любого генерала» с зычным голосом, раз и навсегда заученными уставными представлениями о войне и очень смутными о ходе истории.

Энциклопедией книга, о которой идет речь, являлась разве что по названию и объему, в действительности же «энциклопедичность», научность ей были совершенно несвойственны. В сущности она представляла горячо одобряемую руководством со Старой площади и военными — точку зрения тех армейских деятелей, которые, размахивая кулаками после драки, надеются таким образом исправить, изменить в соответствии со своими сегодняшними устремлениями и задачами уже состоявшиеся шестьдесят с лишним лет назад события. Конечно, кое-кого из читателей могла обмануть видимая солидность тома. Но далеко не всех, при чтении его у более или менее грамотного, интересующегося историей войны читателя возникало очень уж много убийственных вопросов… Хочу подчеркнуть, тогда возникало, не теперь, когда мы узнали немало важных сведений и документов, долгие годы тщательно скрывавшихся. Чтобы не быть голословным в качестве примера назову несколько работ, в которых были введены в научный и читательский оборот многие документы, на долгие годы закрытые грифом «Совершенно секретно»: это двухтомник «Зимняя война. 1939–1940» (очень интересен второй том «Сталин и финская кампания», который представляет собой стенограмму совещания при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии 14–17 апреля 1940 года); двухтомник «1941 год» в серии «Россия, XX век. Документы», в котором увидели свет шестьсот очень важных документов, проливающих свет на то, как шла в стране подготовка к приближающейся войне, документов, без которых невозможно понять истоки многих трагедий военного времени; монография О. Сувенирова «Трагедия РККА. 1937–1938», в которой на большом тщательно выверенном материале показывается сталинский разгром командного состава армии, ставший глубинной причиной наших поражений; в связи с этой книгой О. Сувенирова стоит напомнить о том, что говорил об этом кошмарном годе маршал Василевский: «Без тридцать седьмого года, возможно, и не было бы войны в сорок первом году. В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошел».

Да, многое мы узнали в годы «перестройки». Вот что мне сразу вспомнилось… Десять лет назад я побывал на выставке, приуроченной к 50-летию Победы. Проводилась она в не очень подходящем для этого месте, почему-то в Третьяковке, может быть, это означало, что она носит как бы «частный», а не общегосударственный характер. На этой выставке были представлены чрезвычайно важные, судьбоносные для народов и стран документы, демонстрировавшие тайные дипломатические ходы тогдашних правителей Советского Союза и Германии, их зверские бесчеловечные приказы, постановления, распоряжения. В том числе подлинники секретных дополнительных протоколов к советско-германскому договору от 23 августа 1939 года, карта раздела Польши, тогда же подписанная Сталиным и гитлеровским министром иностранных дел Риббентропом. Существование этих позорных документов даже в начале «перестройки» ставилось под сомнение нашими партийно-государственными деятелями (особенно старался тогдашний секретарь ЦК КПСС Фалин, вскоре после этого отваливший в ФРГ и там устроенный в качестве большого ученого) и некоторыми сервильными, на все готовыми историками советско-германских отношений. Перерыли, мол, все архивы, нет таких документов, ну нет как нет, а те, что давно опубликованы на Западе, скорее всего фальшивка. Хотя и вдумчивому школьнику было ясно, что такие документы существуют, спрятаны в каком-то архиве, поскольку неопровержимо подтверждаются разбойными действиями и гитлеровской Германии, и сталинского Советского Союза. В Третьяковке документы эти были выставлены для всеобщего обозрения — конечно, они отыскались, топор оказался там, где он всегда находится — конечно, под лавкой, где еще ему быть…