Петер Матт - Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее

Значит, и в данном случае вопрос не стоит так, имеет ли Эдерланд право браться за топор. Вопрос заключается в другом: откуда берется внутреннее давление?

Итак: откуда берется внутреннее давление у Фриша? Стоит мне связать этого автора с традицией Просвещения и бюргерского либерализма, как ответ становится для меня очевидным. Внутреннее давление у Фриша (сперва требующее от него прорыва к собственной личности, а потом — такого же прорыва, но осуществленного и другими людьми, в масштабе всего общества) восходит по прямой линии к внутреннему давлению у либеральных бюргеров XVIII и XIX веков, которые уже не верили, что судьба мира зависит от божественного Провидения или находится в руках князей и королей, но полагали, что ее держат в своих руках люди: все люди, человечество. Такое внутреннее давление обладает метафизическим измерением — именно потому, что вобрало в себя, в секуляризированной форме, представление о божественном Провидении. Провидение теперь понимается как разум человечества. Речь здесь действительно идет о чем-то сакральном — в мирском смысле. Прорыв наружу из сковывающей скорлупы понимается как Спасение. Мир должен быть спасен самим человеком, я должен быть спасен мною же: такова вера сторонников Просвещения, а значит, и первоначального либерализма. Эти энергии продолжали работать, в самых разнообразных формах, на протяжении XIX и XX веков; они были усвоены и молодым Максом Фришем, оказали влияние на его существование и его книги. А что этот присущий Фришу радикальный либерализм никто из исследователей не пытался обозначить точным понятием, можно отнести к числу других странностей, вообще характерных для рецепции Макса Фриша в Швейцарии [258] В этой связи интересно вспомнить драматичные страницы о понятии свобода в романе «Штиллер». — Примеч. П. фон Mamma. [В русском переводе: Фриш М. Штиллер. Кн. I, тетр.4. С. 252–257. — Примеч. переводчика .] .

А теперь давайте перейдем к противоположному понятию, к писателю противоположной направленности. Консерватизм, консервативный — это такие же трудные, такие же мерцающие термины, как либерализм и либеральный. Они сопряжены с таким количеством суждений и предвзятых мнений, что теперь почти невозможно употреблять их в какой-либо конкретной взаимосвязи. Нам будет легче ухватить суть этих понятий, сопоставив их с уже обрисованной концепцией либерализма. Либерализм исходит из идеи спасения мира свободными индивидами, из веры в грандиозный процесс прогрессивного развития, в поэтапное освобождение от всех форм угнетения. Консерватор в принципе отрицает наличие такого процесса как секуляризированного варианта спасения мира. Консерватор говорит: основополагающая структура мира, общества, индивида не меняется. Поэтому не следует верить в процесс постоянного улучшения. Всё существенное остается таким, каким было всегда. Мысль, что мир будто бы поддается совершенствованию, — это лишь порождение умствований, распространенных в эпоху Просвещения. При каком-нибудь короле жизнь может быть столь же сносной или несносной, что и при республиканском правлении. Системы правления меняются, как погода: отпущенный им срок истекает, но потом они опять возвращаются. Человек же всегда остается убийцей, которого трудно удерживать в рамках законности, и время от времени он предается своему наивысшему удовольствию: убивать. А уступает ли он свое право убивать — licence to kill [259] Лицензию на убийство (англ.). — князю или либеральному государству, особого значения не имеет. Что человек в один прекрасный день откажется от потребности убивать, добровольно и по соображениям разума, — это лишь беспочвенное сентиментальное мечтание.

Существует консерватизм, который держится за определенные политические формы из прошлого или хочет их реставрировать. Хочет, например, вернуть королевскую власть. Как сегодня этого хочет, скажем, Мартин Мозебах [260] Мартин Мозебах — немецкий прозаик и драматург. , а раньше (в поздний период своего творчества) хотел Йозеф Рот. Консерватизм другого толка стремится заменить короля фюрером. Как этого хотели в межвоенный период отдельные группы правой интеллигенции, поборники так называемой «консервативной революции» [261] См. в этой связи исследование, вызвавшее большие споры, но без которого в любом случае нельзя обойтись: Breuer S. Anatomie der Konservativen Revolution. Darmstadt, 1993. — Примеч. П. фон Mamma. . С программным консерватизмом в духе этих правых агитационных движений двадцатых и тридцатых годов Дюрренматт определенно ничего общего не имел, хотя юношей он какое-то время симпатизировал вдохновленному фашистскими идеями швейцарскому «фронтовому движению» [262] Имеется в виду, прежде всего, Национальный фронт — швейцарская партия, близкая по своим идеям к НСДРП. Она возникла в 1933 г. благодаря слиянию Нового Фронта и Национального фронта, основанных в 1930 г. В 1940 г. эта партия объявила о самороспуске, потом продолжали существовать отдельные группировки «фронтового движения», а в 1943 г. они были запрещены Федеральным советом. . Определяющим же для консервативных взглядов Дюрренматта является отвержение всех концепций спасения, будто бы имманентного мировой истории, и соответствующих институций. Дюрренматт не верит в возможность совершенствования человека и мира. Поэтому либерализм представляется ему столь же иллюзорным, что и коммунизм (более радикальная, переосмысленная форма либерализма). Представители двух этих концепций рассматривают историю как целенаправленный процесс, возводят свои конструкции на фундаменте гегелевской философии и оперируют представлением, что человечество само обеспечит себе спасение. Представители обеих концепций хотели бы построить мир заново, будь то в рамках буржуазно-либерального государства или коммунизма. Поэтому Дюрренматт дистанцируется от тех и других. Он оспаривает их притязания на функцию спасителя и старается, где только может, показать крах этих идеологий. Консерватизм Дюрренматта не фашистского толка: то есть этот консерватизм не признает принцип фюрерства, противопоставляемый инертной народной массе, а скорее является анархистским, поскольку направлен против любых институций, которые хотели бы установить спасительный порядок. Это в значительной мере относится и к религии. Главные религиозные конфессии, по Дюрренматту, так же смехотворны, как либеральное государство и реальный социализм с их обещаниями спасения. Демонстративная симпатия Дюрренматта к религиозным сектам и к Армии спасения — следствие отвержения им утвердившихся церквей как инсталляции спасения. Примечательно, что именно своему интересу к сектам, к истории анабаптистов в Мюнстере он обязан тем, что стал драматургом [263] Мюнстерским анабаптистам посвящена первая пьеса Дюрренматта «Ибо сказано…» (1947). . Прогресс — для консерваторов, для Дюрренматта — вовсе не путь к лучшему миру, а самообман и замаскированная жестокость. Впечатляющий гимн прогрессу в конце «Визита старой дамы», который исполняется с пафосом, характерным для античного хора, превращается в событие, исполненное чудовищной иронии. Это песнопение маскирует убийство, благодаря которому только и стал возможен прогресс как экономическое чудо, но которое, вместе с тем, свидетельствует о нравственном коллапсе. Мир не меняется. Это ядро консервативных убеждений Дюрренматта. И здесь он сходится с Нестроем [264] Иоганн Непомук Нестрой (1801–1862) — австрийский драматург-комедиограф, комедийный актер, оперный певец. , одним из драматургов, послуживших для него образцом, который пел, стоя возле рампы: «Все это пахнет седой стариной, разве что приняло облик иной!» [265] Цитата из пьесы Нестроя «Кампль, или Девочка с миллионами и швея» (Первый акт, одиннадцатая сцена). См.: Nestroy J. Gesammelte Werke / Hrsg. von O. Rommel. 5. Bd. Wien, 1948–1949 S. 567. — (photostatischer Nachdruck 1962). — Примеч. П. фон Mamma. Фразу «В истории нет ничего нового, ну совсем ничего!» мне довелось слышать от самого Дюрренматта. Он полагал: все системы, которые обещают улучшить мир и выводят из этого право подчинять людей своим нормам, должны быть разоблачены, а в случае необходимости и взорваны.