Ева Меркачёва - Град обреченных. Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осуждённых

В обеих колониях много людей, которые реально психически нездоровы, и их состояние вызывает опасение даже у заключенных. Зачастую они прибывают в колонию с установленным диагнозом, и их надо лечить. Они мучаются сами, мучают тех, кто рядом с ними. Зачем это делается? Мне кажется, что это самое ужасное в таких местах.

А так дни тянутся однообразно и медленно. В Мордовии принято, чтобы люди работали, за исключением инвалидов и пенсионеров. Существует план выработки, поэтому день проходит быстро, незаметно. Свободного времени совсем немного. В «Белом лебеде» в Соликамске все иначе. Там мало работы, можно сказать, что ее нет вообще.

— Что вы почувствовали, когда Людмила Алексеева попросила о вашем помиловании президента?

— Я был потрясен этой просьбой. Я, конечно, знал, что Людмила Михайловна Алексеева занимается моим делом, она видела все нарушения и несправедливость. Но я никак не ожидал, что в свой юбилей она обратится к самому президенту с такой просьбой.

Людмила Михайловна ушла. Невозможно выразить словами чувство безмерной благодарности за все, что она сделала для меня, а также для многих других людей за долгие годы своей благородной правозащитной деятельности. Если мне будет суждено когда-нибудь выйти на свободу, я обязательно преклоню колени перед ее могилой.

— Пути на свободу два — помилование и пересмотр дела. Насколько я знаю, во втором вам все время отказывают?

— Да. Генеральная прокуратура РФ не принимает во внимание факты и доказательства, полученные в результате кропотливой длительной работы защитников, получившей подтверждение в ходе последующих следственных действий. Я столкнулся с полным нежеланием что-либо проверять. Просто глухая стена. Получаю одни и те же формальные отписки и, что самое грустное, подписанные одними и теми же людьми в погонах.

— И все-таки что это за новые факты?

— В первую очередь это признание в оговоре меня со стороны человека, на показаниях которого основан приговор. Это факт, установленный сотрудниками Следственного комитета РФ по результатам следственного действия, в проведении которого нам раньше постоянно отказывали. Во время него Финагин неожиданно попросил у меня прощения и протянул деревянный крестик. А потом признался в оговоре и объяснил, почему он это сделал. И это все отражено в протоколе. Финагин рассказал о человеке, который причастен к преступлениям, сотруднике МВД Башкирии, эта фамилия мне была неизвестна, никогда в ходе следствия и процесса это лицо не упоминалось. Это, безусловно, новые факты. Были также получены дополнительные факты, подтверждающие причастность Урала Рахимова ко многим преступлениям, факты, доказывающие, что терактов не было, а были провокации, устроенные Рахимовыми, чтобы поднять рейтинг и дискредитировать конкурентов на выборах, факты, доказывающие, что у меня никогда не было и не могло быть мотивов для совершения ряда преступлений, как это указано в приговоре. Все эти факты были установлены уже после вынесения приговора и были неизвестны суду, когда он давал оценку моим действиям.

По закону я могу рассчитывать на новое справедливое и объективное судебное разбирательство по делу, а значит, и вынесение в отношении меня иного приговора суда.

Лишать человека надежды — дело неблагодарное, но случаев, когда прокуратура пересматривала бы дела пожизненно осужденных, единицы. В то же время за последние годы и помилованных тоже единицы. Выходит, оба пути на свободу малореальны. «Но ведь президент пообещал!» — говорят иные правозащитники. Да, пообещал, но ведь, как он выразился, «не сразу». Главное, чтобы это «не сразу» не превратилось в «слишком поздно». Алексеева до этого часа так и не дожила.

Рустам Махмудов — участник одного из самых громких преступлений прошлого века, убийства известной журналистки и правозащитницы Анны Политковской. И один из тех пожизненно осужденных, кто всегда готов всему миру рассказывать о своей «невиновности». Годами (время тут работает на них) они оттачивают свою позицию, подбирают правильные слова, которые могут сбить с толку любого. Это не всегда лицемерие. Иногда они сами начинают верить в то, что говорят. И пытаются убедить в этом любого, для кого они представляют сегодня хоть какой-то интерес.

Со дня убийства прошло довольно много лет. Его рассказ может вызвать искреннее недоумение и множество вопросов. Если бы не одно «но»: приговорил к пожизненному Махмудова суд присяжных. А это говорит о многом.

— Я вас узнал, — начинает нашу беседу в колонии «Белый лебедь» Рустам Махмудов (мы сидим в комнате психолога, я — за столом, он — напротив, в клетке). — Видел фото в «Московском комсомольце». Ваша газета освещала наш судебный процесс.

— Как вы в свое время попали в Москву?

— Я родом из Чечни. Но я не дикий, как пытались представить СМИ. Учился в Плехановском институте. Незаконченное высшее.

— А почему не закончили?

— Отчислили спустя три года из-за привлечения к одному уголовному делу. Но по порядку. Я приехал в Москву в 18 лет, поступил в вуз, жил в общежитии. Однажды пришел к дяде (он был моим единственным родственником в Москве). Зашел в офис в гостиницу «Интурист». Дядя обосновался на 20-м этаже, там рядом еще у Кобзона был офис: у дяди № 2004, у него № 2006. Я, можно сказать, попал под раздачу: была облава, меня тоже поймали и привлекли. Поместили в СИЗО. Статья 93 УК РФ «Хищение госимущества в особо крупных размерах». Помните, в 1990-е годы были так называемые воздушные деньги, авизо? Хищения по подложным банковским документам.

Чеченские авизо — поддельные платежные документы, по которым было получено около четырех триллионов рублей. Схема мошенничества выглядела так: преступники договаривались с сотрудниками какого-то банка, те печатали авизо на определенную сумму и отправляли в Центробанк, который выплачивал наличность. В 1990-е годы чеченскими авизо пользовались группировки Джохара Дудаева. Полученную благодаря им наличность вывозили мешками на грузовиках и поездом Москва — Грозный.

При чем тут я, студент? И знать не знал ничего об этом, — продолжает Махмудов. — Все равно меня держали под стражей три месяца. Когда я вышел, меня уже отчислили из института. Следователь даже принес мне лично приказ об отчислении. Я за вас, говорит, сдал сессию. Шутник. Я пробовал восстановиться, но потом (все это были, напомню, 1990-е годы) начались эти печальные события на Кавказе.

— А дядю по этому делу в итоге посадили, верно? И после этого он стал криминальным авторитетом?

— Да. Пять лет вроде дали. Потом опять за решетку попал по каким-то своим делам. Понимаете, следствие меня представляло так, будто я в его банде. Как и трое моих братьев — они тоже проходили по делу Политковской.