Евгений Додолев - Красная дюжина. Крах СССР: они были против

Второй пункт. Выделить налоговые’ инспекции из состава финансовых органов и сделать их единой вертикально подчиненной службой, независимой от желаний, влияний и настроений местных властей. Имелось в виду, что переход к рынку потребует особого отношения и внимания к налога-. вой службе. От честности и принципиальности ее работников зависит очень многое.

Третье требование — восстановить единство банковской системы. Иначе никак нельзя было прекратить разрушение рублевого пространства.

В-четвертых, я просил, чтобы Кабинету министров дали право принимать оперативные решения по вопросам проведения экономической реформы, соответствующие программе реформ, но нарушающие устаревшее законодательство. Ведь свод законов, касающихся экономики, включает в себя документы начиная с кредитной реформы 1931 года. Нельзя же руководствоваться решениями, принятыми шестьдесят лет назад, не нанося при этом ущерба ходу реформ. Поэтому мы и хотели развязать себе хоть немного руки и делать дело.

К слову, нынешнее российское правительство находится в аналогичном двусмысленном положении, некоем цугцванге: надо либо идти на постоянное нарушение устаревших законов, либо отбросить всякие разговоры о реформе. Принцип «сначала издадим закон, а потом начнем действовать» на практике означает крест на всех планах. Это все равно как если бы войско вводило в бой по одному солдату. Все стояли бы и ждали, пока он победит, и если погибнет, потом посылали бы на бой следующего, в то время как успех схватки решало массированное наступление по всему фронту.

— Сравнение образное, но одно дело — война, и другое — соблюдение или нарушение законов в мирное время.

— Я понимаю, что вы хотите сказать: нельзя допускать правовой беспредел, даже объясняя его благими целями. Для нас это было абсолютно ясно, поэтому мы предлагали дать президенту и Верховному Совету право вето на любое наше решение, недопустимо нарушающее, по их мнению, прежний закон. Мы были готовы в десятидневный срок докладывать обо всех своих шагах.

И наконец, пятый пункт. Я предлагал создать специальный общесоюзный орган по борьбе с организованной преступностью на принципах ФБР США.

Какое из этих требований кажется вам нелогичным или антиконституционным? От себя я лишь могу сказать, что все пять этих пунктов остаются актуальными по сей день.

— Наверное, так оно и есть, мне трудно вам что-то возразить. Однако, возвращаясь к той июньской ситуации, предположу, что негативная реакция на ваш доклад была усилена выступлениями руководителей трех министерств — обороны, внутренних дел и госбезопасности. Возможно, вкупе с вашими претензиями на право нарушать закон в случае необходимости все это действительно произвело тревожное впечатление?

— Еще раз повторю: я сторонник того, чтобы не усложнять жизнь без нужды. Зачем выдумывать, строить догадки, если можно прочитать и узнать правду?

Конкретно же по поставленным вопросам мне и тогда никто не смог возразить.

— Но ведь в отличие от вас Язов, Пуго и Крючков выступали на закрытом заседании сессии, куда журналисты не допускались, а стенограмма не публиковалась.

— Коль уж вы так домогаетесь правды, ищите возможность выяснить ее. Почти два года ведь прошло, те закрытые доклады, возможно, перестали быть таковыми:

Понимаете, это только в математике от перемены мест слагаемых сумма не меняется. В жизни все по-другому. У нас же постоянно пытаются подменить одно понятие другим, жутко искажая при этом истинный смысл. Вы говорите так, словно мы с Пуго, Язовым и Крючковым выступали вместе, с одним докладом.

А ведь вопросы на сессии слушались разные. Разные, понимаете? Я даже не присутствовал на их докладах и обсуждении.

— Как получилось, что Михаил Сергеевич оказался не в курсе ваших планов сделать доклад, равно как и не знал самого содержания?

— Он всегда был не в курсе. Когда он был в курсе? Я такого что-то не припоминаю. Всякий раз, как в стране происходило что-нибудь серьезное, Михаил Сергеевич разводил руками: я ничего не знал. Возникает закономерный вопрос: а что же ты делал?

— Это у вас сейчас такой вопрос стал возникать?

— Нет, значительно раньше. И все же слишком поздно, чтобы вовремя отстранить этого человека от власти.

— Если Горбачев действительно в критических ситуациях ни во что не вмешивался, тем более необъяснимо его столь бурное неудовольствие вашим выступлением. Михаил Сергеевич, помнится, произнес тогда пламенную речь.

— Горбачев — талантливый артист. Комик в жизни и… скажем так. То, что он изображает, совсем не значит, что он это чувствует или верит. Задним числом, конечно, я еще многое могу предположить, но мне не хотелось бы делать такие ретроспективные выводы.

На основании сегодняшних знаний я готов допустить, что то его поведение было вызвано телефонным разговором с Бушем или Бейкером, а может, еще с кем. Впрочем, документами подкрепить это я не могу, а жизнь меня выучила, что говорить следует лишь то, что можешь безоговорочно доказать.

Так вот есть факты, подтверждающие, что предложение наделить правительство законодательной инициативой Горбачев вносил в январе 91-го, а я лишь попытался добиться того, что мы не смогли сделать в Верховном Совете СССР тогда по его предложению.

— Но в июне вопрос о введении чрезвычайного положения не рассматривался?

— В июне — нет. Однако в апреле и в мае подготовка режима ЧП для отдельных отраслей промышленности обсуждалась у Горбачева. Разрабатывались проекты, этим занимались две группы специалистов. Величко, Милюков, Тизяков предлагали свои варианты.

— Почему же ЧП не состоялось?

— Неверно. Состоялось. Другое дело, что проект получился обрезанный, список мер ограниченный. Знаете, замах на рубль, удар на копейку. Горбачев долго тянул и подписал тогда указ, фактически вводивший чрезвычайное положение в пяти или шести отраслях, но это практически в таком виде уже ни к чему не привело. Я предвидел подобный результат и советовал Михаилу Сергеевичу или совсем не подписывать указ, или сделать его шире и жестче.

Кстати, о том, что в стране возникает чрезвычайная экономическая ситуация, требующая принятия экстраординарных мер, Горбачеву говорили еще в 90-м году. Он слушал, соглашался, но ничего не делал сам и не давал другим.

— Валентин Сергеевич, как говорится, народ не поймет, если я не спрошу вас о том знаменитом обмене дензнаков. Сегодня вы по-прежнему считаете, что сия мера была экономически, политически и как угодно еще оправдана?

— Могу сказать одно: нас вынудили проводить эту меру в сокращенном варианте.