Михаил Трофименков - Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком

Как и Голливуд в целом, голливудская партия насчитывала слишком много людей которые были прежде всего карьеристами. – Вебер .

Голливуд на то и Голливуд, чтобы переводить любую сложную сущность на язык моды, коллективного помешательства, богемной светскости. Чтобы овладеть Голливудом, НФ обязан был войти в моду, и это ему удалось. Мода на антифашизм нелепа, как любая мода. И у каждой моды – свои «жертвы».

Сценаристка Мэри Макколл-младшая простонала:

Никто больше не ходит в гости, чтобы просто посидеть, поболтать и повеселиться. Везде стоят ‹…› корзинки для пожертвований, потому что теперь не бывает сборищ, кроме как во имя Правого Дела. Нам почти не остается времени, чтобы быть актерами и писателями. Мы – члены комитетов, и сборщики средств, и организаторы, и слушатели ораторов. ‹…› На коктейлях все торжественно клянутся что-то делать или чего-то не делать. Наша работа стремительно превратилась в ‹…› хобби. ‹…› Когда режиссер орет: «Снято!» в последний раз или стрелки часов сползают на полшестого, вот тогда начинается жизнь. Тогда мы можем слушать речи, и присягать, и испытывать жар чувств от тесной сплоченности с множеством людей, согласных с нами, – мягкий гипноз и веселая, возбуждающая истерия. – Screen Guild Magazine, февраль 1937 года .

Дональд Огден Стюарт ответил на выпад коллеги, принявшей, по его элегантному выражению, «позу страуса» и неспособной сообразить, «что случится с ней как с художником и человеческим существом, если война или фашизм придут в эту страну»:

За последний год я побывал практически на всех «радикальных» митингах, симпозиумах и благотворительных вечерах ‹…› и могу заверить мисс Макколл, что 99,44 процента Голливуда по-прежнему выбирают спокойный сон.

Сам Стюарт с недавних пор состоял в партии: его обращение в новую веру – история почти божественного откровения (если доверять его собственной, литературно безупречной версии).

В двадцать лет, очкастый и преждевременно облысевший, неуверенный в себе, он был одержим деньгами и успехом. – Мэрион Мид .

Преуспевающий писатель, Стюарт за пятнадцать лет с видимой легкостью и, как правило, блестяще написал (или «вылечил») три десятка сценариев. Горькие светские комедии Любича («Это смутное чувство», 1941) и Кьюкора («Ужин в восемь», 1933; «Женщины», 1939), приключенческие вампуки («Пленник Зенды», 1937) и исторические мелодрамы («Мария Антуанетта», 1938). «Филадельфийская история» (1940) принесла ему «Оскар». Гангстерская «Манхэттенская мелодрама» (1934) сгубила Диллинджера: налетчик не выдержал искушения сходить в кино, покинул «хазу» и на выходе из зала был расстрелян агентами ФБР.

Выпускник Йеля, член студенческого братства «Череп и кости», образцовый (хоть в музее выставляй) экземпляр «потерянного поколения», друг Фицджеральда и Коула Портера, один из «рыцарей» Дороти Паркер, Стюарт, казалось, раз и навсегда постиг смысл жизни. Смысл заключался в поездках в Испанию на корриду и луковом супе в «чреве Парижа» после ночного загула, вечеринках на Лазурном Берегу и джазе.

Как-то раз в Лондоне его посетила мысль ввести в новую пьесу – для пущей оригинальности – персонажа-коммуниста. Поскольку о коммунизме Стюарт не знал почти ничего, а ему предстояло пересечь Атлантику, он решил убить двух зайцев сразу – и пополнить образование, и избежать пароходной скуки. Он купил труд британского мыслителя Джона Стрейчи «Грядущая борьба за власть» и заперся с ним в каюте.

Вдруг меня охватило чувство, что я не на той стороне. Если шла классовая война, как они утверждали, я каким-то образом оказался в рядах вражеской армии. Я ощутил огромный смысл взаимопомощи и ликование. Я почувствовал, что получил ответ, который так долго искал. У меня теперь было дело, которому я мог посвятить все свои таланты до конца жизни. Я снова был вместе с дедушкой Огденом, который помогал освобождать рабов. Я чувствовал себя чистым, и счастливым, и возбужденным. Я заработал все деньги и общественное положение, которые могла предложить Америка, – и этого было недостаточно. Следующей ступенью был социализм.

Политическое озарение перевернуло даже личную жизнь Стюарта. Он расстался с идеальной спутницей жизни Беатрис Эймс, столь же веселой и беззаботной, как он, и женился на Элле Уинтер, вдове Стеффенса. Эймс же – оригинальная политическая месть – завела роман с белоэмигрантом Ильей Толстым. Внук Льва Толстого и основатель первого в мире дельфинария практиковал едва ли не самое загадочное ремесло в мире – он был военным-ориенталистом: в 1942-м ФДР отправит полковника Толстого со специальной миссией в Тибет.

Вирджинию «Джигги» Рей (в девичестве) Шульберг (по второму мужу) Фиртель (по третьему) КРАД тщетно пыталась прижать к стене. Охотно закладывая всех, кого помнила, она, отвечая на простейшие вопросы, выводила членов КРАД из себя так, как не удавалось твердокаменным партийцам.

Когда она вступила в партию? В 1936-м. Кажется, в 1936-м. А вышла? Ну, после 1940-го. Ой, подождите, я сейчас вспомню, когда развелась с Шульбергом: в 1942-м фактически, а официально – в 1944-м. Ну, когда-то тогда и вышла из партии. В 1945-м точно уже не состояла. Вообще-то и состояла нерегулярно. Как это? Ну, они с мужем часто бывали в отъезде, и в это время в партии не состояли. Да, чуть не забыла: в партии она разочаровалась уже в 1939-м. Кажется, в 1939-м. Но в 1940-м – точно.

Уилер : Но вы же оставались в партии?

Фиртель : Да, но это ничего не значило. Да, это понять тяжело, я понимаю, это кажется странным, но о членстве никто не думал. Это было достаточно произвольно – это не имело никакого значения.

Почему вступила в партию? Хотела пополнить свое образование.

Почему рассталась с партией? Из-за несогласия с партийной догмой.

Уилер : В чем конкретно заключались ваши разногласия с доктриной компартии?

Фиртель : Да во многом.

Уилер : А можно конкретнее?

Фиртель : О боже. Это было так давно. Ну, в основном, в пустяках. Главным образом, до того как они изменили свое направление и так далее. Соглашались мы с чем-то или нет, но это всегда происходило постфактум. Но [само по себе] это было немыслимо в подобной организации. Я думаю, что именно для того, чтобы так или иначе что-то в ней исправить, я стала читать, и впервые прочитала антикоммунистические книги, что было необычно [для члена партии], и [разногласия] стали почти открытыми.

Уилер : Вы назвали одну причину, по которой заинтересовались компартией: подъем нацизма и фашизма в Европе. Как вы реагировали на пакт Сталина с Гитлером?

Фиртель : Ну, я подумала, что это удачный маневр, чтобы выиграть время. ‹…› Но мы были в отъезде. Это было необъяснимо. Вы же знаете, что мы жили на Восточном побережье и не контактировали с членами партии, а Daily Worker об этом ничего не писала несколько дней. ‹…› Я бывала во всем неправа, так что могу быть неправа и в мелочах.