Михаил Трофименков - Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком

Архивы не врут: опись библиотеки Фицджеральда в Принстонском университете разрушает миф о наивном писателе, в 44 года изумившемся Марксу. Политических текстов в описи немного, зато каких.

«Коммунистический манифест» с карандашными пометками Фицджеральда – раз.

Программа Коминтерна (1929) – два.

«Пролетарская революция и ренегат Каутский» Ленина – три.

Присовокупим «Условия человеческого существования» Мальро – четыре.

Неплохой круг чтения для трагического мотылька.

Еще в 1924-м Фицджеральд называл себя коммунистом. В 1932–1934 годах он предоставлял свой дом в Балтиморе для коммунистических собраний, писал проект устава КДР. Говорил друзьям о тяжести двойной преданности классу, которому он принадлежит, и великим переменам, в которые верит.

О’кей, говорят биографы: Фицджеральд немного увлекался коммунизмом, но к 1934-му порвал с партией из-за ее назойливого вмешательства в творческий процесс и неприемлемой позиции по негритянскому вопросу (Фицджеральд, так сказать, недолюбливал негров). Но, если разрыв с партией и случился, в конце 1930-х марксизм снова нахлынул на Фицджеральда. Связано это было, как и в случае с Вулфом, с необходимостью делать исторический выбор.

Скотт был тогда [в 1938–1939 годах] в ужасном состоянии, и Лоусон подсказал ему тему, которая ‹…› легла в основу «Последнего магната». Мне говорили, что Фицджеральд готов был вступить в компартию, но осуществил ли он свое намерение, сказать не могу.

С тех пор как Фаст обнародовал эту вполне сенсационную информацию, появились категоричные свидетельства: Фицджеральд в партию вступил.

Коммунизм чувств? Скорее, именно в силу своей нервной организации, чувствительности и порывистости вступить в партию Фицджеральд мог только на основе самоанализа и анализа реальности. Своей дочери Фрэнсис «Скотти» он говорил, что не верит, что «система, породившая Барбару Хаттон [27] Светская львица, чье состояние к моменту совершеннолетия составляло сорок миллионов. , сможет протянуть более десяти лет, как французская монархия не смогла пережить 1789 год».

Еще он объяснял ей, что марксисты – «единственные современные философы, которым еще удается придать смысл чудовищной неразберихе».

Нежная и страшная печаль его книг – не только джазовая, но и социальная. Именно невыносимую горесть бытия он имел в виду, когда писал Скотти:

Научись относиться к идеям серьезнее. Нельзя ни игнорировать, ни обходить тот факт, что в мире происходят строгие процессы и перед ними и ты, и я как личности ничтожны, словно пыль. Когда-нибудь, когда почувствуешь чрезмерную храбрость, желание всем на свете перечить или когда тебя в колледже обойдут в чем-то стороной, прочти в «Капитале» страшную главу «Рабочий день» и увидишь, что тебя всю перевернет – навсегда.

В «Последнем магнате» коммунист-синдикалист, нокаутировав Старка, говорит:

Я всегда мечтал, чтобы на мой кулак напоролись десять миллионов долларов, но не предполагал, что выйдет таким образом.

Не выдал ли он заветную мечту самого Фицджеральда?

Хемингуэй изводил Фицджеральда насмешками над его неврастеническим преклонением перед богатством и богачами. Хемингуэй – свой человек в кругах, к которым Фицджеральда не подпустят и на пушечный выстрел (ради его собственного блага). Дорогого стоят два вечера, которые Хэм провел в номере мадридского отеля «Флорида» с человеком, известным в Испании как полковник Ксанти, командиром «14-й корпуса» диверсантов, работавших в фашистском тылу. Беседы с ним пригодятся в работе над «По ком звонит колокол».

Ксанти – это Хаджи-Умар Мамсуров, будущий генерал-полковник и Герой Советского Союза, один из величайших диверсантов в истории. О его роли в Испании говорят два подряд полученных ордена: Ленина (январь 1937-го) и Красного Знамени (июнь 1937-го).

Скромный Хаджи-Умар не любил давать интервью и поэтому обходил журналистов и писателей. – Роман Кармен .

Скромность Мамсурова прямо пропорциональна его засекреченности. И только ради Хемингуэя ему пришлось наступить своей скромности на горло, причем в разгар обороны Мадрида. Интересно, на каком уровне согласовывалась эта «жертва»? Вряд ли на уровне главного советского военного советника в Испании – скорее, Разведупра РККА или ЦК ВКП(б). Хемингуэй свой. Хемингуэю можно. Но представить его членом партии немыслимо, в отличие от Фицджеральда: Хэм слишком эгоистичен (и в своем эгоизме готов красиво – непременно красиво – погибнуть за правое дело).

Смерив меня пристальным взглядом, он вдруг сказал:

– Мне нравятся коммунисты, когда они солдаты, но, когда они становятся проповедниками, я их ненавижу.

– Проповедниками? – удивленно переспросил я.

– Да, проповедниками – комиссарами, которые раздают папские буллы, – сказал он, свирепо сверкая глазами. ‹…›

Очевидно, лишняя порция виски возбудила в Хемингуэе воинственный дух. И он забормотал себе под нос: «Диалектический материализм, прибавочная стоимость, норма прибыли, диктатура пролетариата», словно пытался разозлить меня этой нелепой литанией. ‹…›

– Убеждения, – внезапно заорал он, – Убеждения с большой буквы, Отечество с большой буквы! К черту большие буквы! Великие обманщики, начиная с фараонов, пользовались большими буквами, чтобы мистифицировать таких простаков, как я! – Джозеф Норт .

Я воображал, что коммунизм способен покончить с истеблишментом. Когда же я осознал, что он на это неспособен, то быстренько свалил и решил заниматься этим на свой страх и риск. – Боулз .

Триумф Народного Фронта был пусть скоротечен, но тотален. Он не просто объединил «всех честных людей», красных и «розовых», он объединил их до степени неразличимости. Либералы грозно скандировали: «Рот фронт!», коммунисты исповедовали мелкобуржуазный гуманизм.

Большинство из тех, кто ходил на собрания или вступал в партию, были либералами, которых некоторые аспекты коммунизма подкупали как способ борьбы с социальным злом. – Отто Преминджер .

На самом деле я не был коммунистом. Я не был согласен [со всеми партийными догмами]. Меня объединял с ними тот простой факт, что они выражали самый радикальный протест против того, что ‹…› творилось в мире. ‹…› Я был коммунистом только в том смысле, что чувствовал: они противодействуют войне и расизму, [их деятельность] помогает неграм, евреям и так далее. Я не был коммунистом в том смысле, что не разделял желание коммунистов править миром. – Эндор .

Мое отношение к СССР не особенно повлияло на мое решение стать коммунисткой. ‹…› Борьба против войны, приемлемая даже для скромных домохозяйств цена гамбургера, достойный и недорогой детский сад – вот что было для меня важным. – Герда Лернер .