Аркадий Недель - Панмедиа. COVID-19, люди и политика

Другой аспект иосоантропии связан с огромным количеством шуток, появившихся в сети за последнее время. В этом Гарри и Грета явно уступают своему конкуренту.

— Кто в Москве лучше всех соблюдает режим самоизоляции?

— Ленин в Мавзолее.

В период карантина рубль соблюдает режим самодевальвации, а экономика — самоликвидации.

В сталинском доме проще соблюдать режим.

— Подсудимый, то есть вы не признаете, что убегали от органов правопорядка?

— Никак нет, ваша честь, я лишь соблюдал коронавирусную дистанцию.

Люди, которые носят маски на подбородке, наверное, во время секса держат презерватив в руках.

Еще никогда выражение «молчи в тряпочку» не было таким буквальным.

Думала, что самой неудачной и ненужной покупкой 2020 года были зимние сапоги. Нет, оказывается — губная помада.

В банк вошли трое без масок. Охрана, клерки и клиенты сразу все поняли, закутали лица и легли на пол.

Приказ Минздрава РФ.

1. На период эпидемии коронавируса все больницы переоборудовать в инфекционные.

2. Всем гражданам РФ запретить умирать от любых болезней, кроме коронавирусной инфекции.

3. Всем вирусам и бактериям, кроме коронавируса, запретить вызывать какие-либо заболевания на территории РФ, вплоть до окончания эпидемии.

Путин выступает с очередным обращением по поводу эпидемии коронавируса. В конце своей речи он говорит:

— Главное, не впадать в панику. Мы обязательно выживем!

— А мы? — робко спрашивает народ.

— Да не скулите вы! Сейчас досмотрю и выгуляю вас!

Анекдот — тоже вид магии, но не архаической, а современной. Фрейд был безусловно прав, рассматривая шутку как способ бессознательного установления дружбы, следовательно, создания социального поля, в котором рассказчик и слушатели понимают друг друга без лишних слов. Но анекдот в России больше, чем просто создание такого поля. Он еще и самый действенный метод нейтрализации официального дискурса, который в стране всегда находился под подозрением.

Чапаев, Петька, Штирлиц, Вовочка, Брежнев — основные персонажи советских анекдотов, через которые общественное сознание нейтрализовало язык власти и культы советской квазирелигии. Причем у каждого был свой домен: Чапаев и Петька отвечали за историю, превращаясь в анекдотах из героев гражданской войны в карнавальных травестий. Брежнев травестировал верховную власть как таковую, его физическая немощь и плохая речь не вызывали ненависти, а скорее прощающий смех над старцем, который уже не мог управлять государством, но и не мог уйти. Вовочка стал незаменимым героем школьных анекдотов, направленных на осмеяние и освобождение от советского пуритантизма в образовательной сфере. Если Вовочка и отсылал к маленькому Ленину, значок с изображением которого носили все младшеклассники, то лишь для того, чтобы его оживить. В анекдотах про Володю Ульянова было много от вирусов в том плане, что они травестировали культ Ильича, лишая его ригидности и христианской святости, которая была чужда и неинтересна детскому сознанию.

С анекдотами про Штирлица дело обстояло несколько сложнее. Большинство из них строилось на игре слов, что не случайно: «Штирлиц вошел в комнату, из окна дуло. Штирлиц закрыл окно, дуло исчезло», «в попыхах Штирлиц оставил секретные документы. На следующий день в Попыхи нагрянуло Гестапо», «Штирлиц бродил по лесу в ожидании связи. Из-за куста вышла Кэт, и связь состоялась»… Штирлиц — интеллектуальный супергерой, он побеждает врагов не владением боевыми искусствами или особым умением стрелять, а правильно выстроенной стратегией поведения, умением играть сразу несколько партий, идеальной мимикрией и размышлениями о себе и современной ситуации. Он был тем, кем ощущал себя почти каждый советский интеллигент — человеком, вынужденным вести двойную жизнь.

Жена пришла из магазина, принесла несколько бутылок вина — все из разных стран: испанское, французское, грузинское. Говорит: «Раз уж придется дома сидеть, пусть хоть печень в кругосветное путешествие съездит».

— Папа, у нас есть мусор вынести?

— Есть. И посуду помой.

— Ну пап!

— И пропылесось.

— Вынос мусора надо заслужить!

Секс по телефону: «Я медленно стягиваю маску».

Самоизоляция — это ознакомительный тур на пенсию. Денег нет и заняться нечем.

Полиция накрыла фитнес-притон.

Объявление: «Меняю две пачки гречки и рулон туалетной бумаги на адрес подпольной парикмахерской».

— Коронавирус — это эпидемия или политика?

— Это религия. В него можно верить. Можно не верить. Но обряды надо соблюдать.

Эстонцы с трудом привыкают к социальной дистанции в два метра. Она очень отличается от привычных пяти.

Вирусы приходят и уходят, а пропуска остаются.

Смешная игра слов всегда подразумевает двойное знание, расщепленное сознание, пребывающее одновременно в привычном, актуальном мире и мире возможных, дополнительных смыслов, которые часто оказываются важнее первых. Игра слов, или каламбур, жанр, который возник далеко не в эпоху анекдотов про Штирлица, имеет давние литературные традиции. Например, он использовался в Dolce stil nuovo, поэтическое движение предренессансной эпохи, когда автор, скажем, Гвидо Гвиницелли, «опоэтизировавший» схоластическую философию, или Франческо Петрарка, использует приемы интроспекции, анализа собственных мыслей и переживаний, в том числе и в момент творчества. Поэты Dolce stil nuovo объединяли язык возвышенной любовной поэзии, обращенной к Деве Марии и выражающий чистую любовь, с языком плотской любви, для чего они не стеснялись прибегать к сложным символам и аллегориям [77]. Используя игру слов, поэты рассматривали один мир через другой, открывали мир вторичных, истинных значений слов, перенося основное внимание на него. Этот прием помогал прорваться к скрытым, невидимым при обычном употреблении языка смыслам.

Примерно то же самое происходит и в наши дни, когда мы рассказываем анекдоты, а тем более построенные на игре слов. Язык политического официоза — всегда результат предшествующей литературной деятельности, который выглядит как упрощенная маска, вроде тех, что защищают нас от коронавируса, которые можно сдернуть шуткой для знакомства с подлинными смыслами. Так, если Дональд Трамп во многом продукт американских постмодернистских романов [78], то президент Путин — прямой наследник Штирлица, и дело отнюдь не только в его службе в КГБ. Как и Штирлиц, Путин ведет интеллектуальную игру, он старается победить противника таким же способом, каким рассказчик анекдота побеждает своего слушателя, открывая ему скрытые смыслы им же используемого в обычной жизни языка.