Аркадий Недель - Панмедиа. COVID-19, люди и политика

Аркадий Недель. Недавно я посмотрел несколько медфильмов 1990-х годов, которые Вам тоже хорошо известны, где врач-психиатр разговаривает со своми пациентами. Меня заинтересовала беседа с одной больной, Светой, с диагнозом олигофрения. У Светы возникли сложности при интерпретации метафор (поговорок), которые ей предложили врачи. Есть и другие фильмы, в которых пациенты с похожим диагнозом испытывают трудности при интерпретации метафорического материала.

Уже достаточно давно я занимаюсь теорией метафоры и метонимии в древних культурах, и моя основная гипотеза состоит в следующем: метафоры в человеческой культуре возникают сравнительно поздно — по сравнению с иными формами образного мышления, включая религиозные культы, идею бога и проч., что говорит о неоспоримой сложности самого процесса образования метафор. Было необходимо достичь известного уровня абстрактного мышления, чтобы в языке появились метафоры. Если совсем кратко, то метафора своеобразный shortcut, который связывает различные уровни смысла. Иначе говоря, это способ установления порядка в осознаваемом человеком мире, примерно того же порядка, о котором писали Илья Пригожин и Изабель Стенгерс в их известной книге [176] — порядка, при котором состояние системы, в данном случае ментальной, находится в стабильном положении.

Шумеролог Торкильд Якобсен в свое время предположил, что основные метафоры шумеро-аккадского эпоса (мифа) обязаны своим происхождением стремлению авторов этих текстов осознать то, что он назвал «нуминозным началом», то есть фактически они происходят из страха человека перед неизвестным, внушающим ужас и заставляющим трепетать. Моя идея другая: метафора — это необходимый и, вероятно, самый удобный (экономичный) способ расширения сознания, переход на иной уровень абстракции, на котором, собственно, и возникает культура. Более того — это форма сотериологического мышления, из которого как раз и возникает нуминозное, если использовать этот термин.

Если человек, страдающий олигофренией, не способен интерпретировать ту или иную метафору, не означает ли это, помимо прочего, отскок на более низкий уровень абстрагирования? Нельзя ли предположить, что олигофрения и близкие ей заболевания, возвращают сознание к архаическим, до-метафорическим формам мышления? Если это так, и такая рекурсия действительно имеет место, то не является ли психический недуг тем хаосом, который пытается вывести нашу систему под названием «культура» из равновесия?

Виктор Самохвалов . Олигофрения — это недостроенное здание, поэтому пациенты не могут приблизиться к метафоризации; шизофрения, как и остальные психозы-здания построенные, а затем разрушенные, иногда разрушены только верхние этажи, но иногда до основания и подвалов. В этом смысле при шизофрении, но не только при ней, наиболее отчетливо при деменциях отмечается регресс, но это вовсе не хаос, поскольку он может быть основанием реконструкции (археологии) мышления, эмоций, памяти и сознания. В этом и была одна из моих идей в «Эволюционной психиатрии». Эти явления вовсе не пытаются вывести культуру из равновесия, они — своеобразные «консервы», доказательства эволюции психики, как кистеперые рыбы — доказательства ихтиологической эволюции, как аппендикс, который полезен, так как содержит лимфоидную ткань и важные для пищеварения микроорганизмы, но при этом он атавистический отросток слепой кишки и часто воспаляется.

Регресс, или в Вашей версии, хаос — всегда возникает при остром психическом стрессе, это способ выхода из любой сложности хаотического мира, стремление к регрессу постоянно встречается в истории, наша потребность иногда напиться — из этой же серии. Регрессия наблюдается также в групповой игре как у игроков, так и зрителей. То есть переход от гармонии к хаосу — нормальный ритм любой адаптации как у животных, так и человека. Но у наших пациентов чаще выход из регрессии не происходит кроме случаев излечения или спонтанной ремиссии. Все дело в том, что кроме регрессии при шизофрении возникает и принципиально новая, благодаря паралогическому мышлению, контаминация понятий. Эти явления относятся к преадаптации, то есть к тому, что сегодня не понятно, но завтра является источником развития культуры и технологии. Если расшифровать эти конструкции, мы можем получить представление о будущей эволюции языка и культуры. В этом случае хаосом мы называем лишь то, что не можем расшифровать. Любая боль и страдания могут привести к регрессии, но и к возникновению нового, в том числе и нуминозного.

Аркадий Недель . Психические отклонения, прежде всего шизофрения и прочие формы психоза, являются своего рода «путешествием в психическом времени» или, как Вы это определили, археологическими формами мышления. Сразу оговорюсь: под «хаосом» я понимаю не беспорядок вообще или «то, что мы не можем расшифровать», а известный вывод системы из равновесия, нарушение порядка (в данном случае не важно, насколько этот порядок продуктивен или нет). Если за таким «порядком культуры» мы принимаем психику «нормального» человека, человека без диагноза (звучит как название известного австрийского романа), то любой психоз клинического характера есть нарушение порядка. Иначе говоря, в нашем разговоре мое определение хаоса синхронично.

Что касается психических отклонений как археологии сознания, то эта ситуация гораздо более сложная. И вот почему: археология — это еще всегда реконструкция прошлого, поскольку нас интересует не просто «как это было», но и насколько то, что было «похоже на нас, на сейчас». Когда, скажем, мы реконструируем жизнь и религию древней Месопотамии, мы всегда смотрим на них глазами согодняшнего дня (поэтому любая реконструкция условна и субъективна), мы всегда — хотим того или нет — накладываем на археологический материал категории современности. В случае с археологией сознания происходит то же самое. Любой психоз, шизофренические девиации и т. п. мы интерпретируем в категориях науки (психиатрии) сегодняшнего дня, уже не говоря о том, что от самих методов интерпретации зависит результат.

Другая проблема заключается в том, что мы не знаем, вернее — знаем только косвенно, как было устроено архаическое мышление, которое опять же доступно нам исключительно в форме наших сегодняшних интерпретаций. Это касается не только диахронии, но и синхронии. Когда антропологи исследуют мифы и ритуалы папуасов Новой Гвинеей и видят в убийстве свиней символическое замещение убийства детей, как это происходит во время обряда инициации у народа орокайва, то здесь «символическое замещение» — современный научный концепт, а не то, как орокайва мыслят и иницируют молодое поколение на самом деле.