Алексей Кочетков - Черное солнце Украины

Политические взгляды Тюкина-Вихорева ярко отражают хаос и идейную мешанину, свойственную участникам «Русского центра».

Родственники Тюкина-Вихорева были репрессированы советской властью как кулаки [446]. Это обстоятельство подвигло Вихорева на осознание себя в качестве сторонника Белой идеи. Вопрос о том, как именно связаны советские кулаки 1930-х годов, значительное число которых сражалось в Гражданской войне на стороне красных, с белогвардейским движением, остаётся непрояснённым. Вихорев искренне считает, что все, кто был не согласен с политикой советской власти, должны были испытывать симпатии к Белому движению, а само Белое движение, в свою очередь, должно было с распростёртыми объятиями принимать всех желающих только потому, что эти желающие — «против большевиков». Действительное разнообразие политических сил и настроений, присущее российскому обществу в дореволюционное и послереволюционное время, приносится в жертву примитивной схеме, в рамках которой существует только белое и красное, хорошее и плохое. И если кто-то выступает против «плохих», это автоматически превращает его в «хорошего».

Но самое одиозное в идейных представлениях Вихорева связано с его пониманием событий Великой Отечественной войны. В данном случае присутствует, помимо прочего, элементарное незнание исторических фактов. Вихорев убеждён, что в годы войны подавляющее большинство белой эмиграции поддержало нападение Германии на СССР.

С точки зрения Вихорева, наследниками Белой идеи с 1941 года стали власовцы и прочие советские коллаборационисты. 7 ноября 2016 года «Русский центр» выступил со следующим заявлением: «99 лет назад началась русско-советская война. Эта война носит метафизический характер. И она не закончилась… Ни в 1922, когда последние регулярные части Белых Армий покинули пределы России, ни в 1945, когда последние Белые герои погибли в огне Второй Гражданской Войны [sic!]. Эта война продолжается до сих пор. Врангель, Краснов, Каминский и Штейфон капитуляций не подписывали» [447].

Вихорев выстраивает достаточно странный ряд «героев». Бронислав Каминский — это обер-бургомистр Локотского Окружного Самоуправления (автономной территории в тылу германских войск), создатель и руководитель РОНА, с 1 августа 1944 года ваффен-бригаденфюрер (генерал-майор) войск СС. Никакого отношения к Белому движению Каминский не имеет. Более того, в годы Гражданской войны он вступил в ряды РККА, был членом ВКП(б). До капитуляции Германии Каминский не дожил: был расстрелян самими же немцами.

Пётр Краснов же во время Великой Отечественной войны занимал пост начальника Главного управления казачьих войск Имперского министерства восточных оккупированных территорий. Показательно, что после того, как Краснов поддержал Германию в войне с СССР, от контактов с ним отказалось большинство русских эмигрантов [448]. Позицию русской белогвардейской эмиграции во время Великой Отечественной войны предельно чётко демонстрирует генерал Антон Иванович Деникин, осудивший агрессию Германии против СССР уже 22 июня 1941 года. Естественно, Деникин отрицал всякую возможность участия представителей белой эмиграции в войне на стороне Германии. Позже, в 1946 году, в письме к начальнику РОВС А.П. Архангельскому, А.И. Деникин высказывается по этому поводу предельно чётко: «Челобития ваши и начальников отделов РОВС, о привлечении чинов его на службу германской армии, после того, как Гитлер, его сотрудники и немецкая печать и во время войны, и задолго до нее высказывали свое презрение к русскому народу и к русской истории, открыто проявляли стремления к разделу и колонизации России и к физическому истреблению ее населения, — такие челобитные иначе как преступными назвать нельзя» [449]. Призывы подобного рода А.И. Деникин прямо называет «преступлениями» [450].

Странным в этом ряду «героев», воспроизведённым Вихоревым, выглядит и упоминание барона Петра Николаевича Врангеля. Врангель умер в 1928 году, но нет никаких оснований считать, что его позиция в 1941 году серьёзно отличалась бы от убеждений Деникина.

Позиция Деникина, занятая им по отношению к событиям Великой Отечественной войны, и по отношению к немецкому нацизму в целом, была типичной для большинства русских белоэмигрантов. В той же Франции в рядах Сопротивления сражалось более 35 тысяч выходцев из России, 7 тысяч из них навеки остались лежать во французской земле [451]. Даже само название французского антифашистского движения, «Сопротивление», имеет русское происхождение. «Первая антигитлеровская подпольная группа «Резистанс» («Сопротивление»), давшая всему движению подхваченное генералом де Голлем название, была организована в августе 1940 года молодыми русскими эмигрантами Борисом Вильде и Анатолием Левицким» [452]. В этом контексте показательна история Николая Васильевича Вырубова, являвшегося кавалером всех высших орденов Французской республики. «В 1940 году молодой студент Оксфордского университета сын русских эмигрантов Николай Вырубов поддерживает призыв генерала де Голля и вступает в движение Сопротивления. В войсках де Голля он прошёл Сирию, Ливию, Тунис, Италию, юг Франции и Эльзас, дважды был ранен, но возвращался в строй. За доблесть и мужество в борьбе с фашизмом, Николай Васильевич был награждён двумя Военными Крестами, а также редким и почётным орденом — Крестом Освобождения, кавалерами которого стали немногим более тысячи человек» [453].

А вот отношение к войне Елизаветы Юрьевны Кузьминой-Караваевой, с 1932 года — монахини Марии: «Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит. Наступит день, когда мы узнаем по радио, что советская авиация уничтожила Берлин. Потом будет русский период истории… Все возможности открыты. России предстоит великое будущее, но какой океан крови!» [454]. Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева родилась в Риге (8) 20 декабря 1891 года в семье товарища прокурора, служившего в местном окружном суде (мать Лизы происходила из старинного дворянского рода Дмитриевых-Мамоновых). «Окончив Бестужевские курсы, молодая красивая женщина стремительно вошла в круг петербургской литературно-художественной элиты, где говорила о служении народу и высоких целях поэзии. Она и сама писала стихи (ее второй поэтический сборник «Руфь», изданный ещё до революции, помогал составлять Александр Блок) и занималась общественной деятельностью. После революции была избрана заместителем городского головы Анапы, помогала беженцам, солдатам, а через два года оказалась в эмиграции с мужем Д.В. Кузьминым-Караваевым и тремя детьми, поселилась в Париже, где в марте 1932 года в храме при парижском Православном Богословском институте приняла постриг — стала монахиней Марией… В июне 1940-го началась оккупация Франции. В случае если немцы возьмут Париж, мать Мария готовилась пешком пробираться в Россию. «Лучше погибнуть по пути в Россию, чем остаться в покорённом Париже», — говорила она. Приют матери Марии играл огромную роль в жизни русского Парижа. Несмотря на вполне мирный характер этой организации, деятельность которой была сосредоточена на оказании материальной и социальной помощи русским эмигрантам, не сумевшим реализовать себя во французском обществе в предвоенный период (и потому в большинстве своем прозябавшим в нищете), с началом Второй мировой войны и оккупации Франции практически все активные члены «Православного Дела» стали участниками антифашистского движения Сопротивления. Группа «Православного Дела» сотрудничала с русскими эмигрантскими группами, входившими в состав Сопротивления (ряд боевых организаций Сопротивления состоял исключительно из наших соотечественников, оказавшихся на чужбине), укрывала, нелегально переправляла в неоккупированную зону лиц, подвергавшихся преследованиям нацистских властей, оказывала материальную помощь заключенным концлагерей. «Русские победы приводили ее в восхищение, — вспоминает эмигрантка Манухина. — Сияющая, она встретила меня громким, на весь двор, ликующим восклицанием: «Наши-то, наши… Уж Днепр перешли! Ну, теперь конечно! Мы победили…» [455]. Но о таких представителях Белой эмиграции деятели «Русского центра» предпочитают не вспоминать.