Джон Бэррон - КГБ. Работа советских секретных агентов

После знакомства с Натальей семья Сахарова пришла от нее в восторг. Ничего более важного, чем выбор жены для него, не существовало. Уже в ранней юности с молчаливого поощрения родителей он приводил на ночь девушек, они только не позволяли эмоциональных привязанностей. Их целью было не только знакомство с девушкой; они потворствовали его природным нуждам, дабы сексуальный импульс не повлиял на его женитьбу. Наталья олицетворяла собой их идеал. В ней они видели все качества, требовавшиеся его карьере. "Эта девушка создана для тебя!" — восторгался его отец, немедленно решивший поддержать этот брак и осыпавший Наталью подарками из Нью-Йорка, среди которых был меховой жакет от Сакса. Мать Натальи, очарованная не меньше как Сахаровым, так и его предстоящей карьерой, стала такой же ревностной сторонницей этого брака.

Сахарова и Наталью связывало сильнее всего физическое тяготение друг к другу. Под влиянием этого фактора и из-за давления родителей они поженились в ноябре 1965 года. Однако вскоре разница характеров, темперамента и мировоззрения послужили причиной острого конфликта. Пресыщенный своим материальным воспитанием, глубоко затронутый виденным в Эстонии и в колхозе, Сахаров перестал считать роскошь, привилегии и положение пределом всего. В поисках других идеалов он начал читать подпольную литературу, а Солженицын стал для него возвышенным примером мужества и русского патриотизма. Он не до конца разделял те предрассудки и классовый снобизм, которым его учили с детства. Он смог воспитать в себе терпимость и сочувствие к другим людям, что позволяло ему интересоваться вещами, находящимися далеко вне круга его собственных интересов. Наталья же всем сердцем принимала материализм Нб-вого класса и те его стремления, которые Сахаров теперь отвергал. Солженицына она считала глупцом за то, что он не смог использовать свой талант, служа государству, пожиная взамен богатый урожай. Для нее причиной раздражения или гневной вспышки могло послужить малейшее неисполнение ее прихотей. Они ссорились часто, и ссоры были бурными. Иногда, после таких споров, они не разговаривали днями. Если бы не рождение Екатерины и не сознание того, что развод помешает им в достижении их общей цели — поездки за границу они бы непременно расстались.

В ноябре 1968 года, как только Сахаров заявил о своей готовности вступить в ряды КГБ, Василий Иванович завершил вербовку, попросив подписать обычную клятву секретности КГБ. Сахарову и в голову даже не пришло посоветоваться прежде с семьей. Он считал, что они будут лишь гордиться. Отец его, хотя никогда не вдаваясь в подробности, всегда производил впечатление человека, служащего КГБ в той же мере, в какой служил Министерству иностранных дел. Он похвастался однажды: "Если бы я только захотел, я бы завтра же одел мундир полковника КГБ". Однако, когда он признался отцу, что вступает в ряды КГБ, тот, впервые в жизни, накричал на него в гневе.

"Мой сын не будет чекистом! — кричал он. — Никогда!" С беспримерной горячностью он перечислял имена друзей, которых изгнали из рядов КГБ после смерти Сталина, после разоблачения в 1962 году полковника Олега Пеньковского, после каких-то необъяснимых потрясений в середине 60-х годов. "Они обнаруживают какого-нибудь американского или английского шпиона и увольняют сотню сотрудников. Когда тебя увольняют из КГБ, твоя жизнь кончена. Ты ничем не можешь заняться. Никто не станет иметь с тобой дела!

Если ты поскользнешься в МИДе, ты всегда можешь вовремя остановиться. Жизнь твоя не погублена. Ты можешь устроиться работать на других местах. К тому же МИД не распоряжается твоей душой".

Потрясенный Владимир спросил недоуменно: "Разве ты сам не работал в КГБ? Разве многие из твоих друзей не работают там же?"

"Я живу, как я вынужден. Ты должен жить, как можешь, — поспешно ответил отец. — В КГБ работают и хорошие люди, и у меня есть там друзья. Я не отрицаю этого, но мы не всегда будем здесь, чтобы защитить тебя.

Слушай же, о чем я говорю тебе. Я не могу остановить тебя. Но если ты пойдешь в КГБ, я откажусь от тебя. Я никогда больше не помогу тебе. Ты не получишь от меня ничего, никогда".

"Но, отец, это невозможно, — сказал Сахаров. — Я подписал бумаги. Завтра будет медосмотр. Что мне делать?"

"Не делай ничего. Держись подальше от них, — приказал отец. — Я все устрою".

На следующий день в институте проректор по работе с преподавателями прислал ему записку, приказывая Владимиру позвонить по тому номеру, по которому он уже звонил. Он игнорировал эту записку и несколько последующих. На третий день КГБ уже не вызывал его. По-видимому влияние отца достигло цели.

В январе 1968 года Сахаров окончил институт, получив двадцать три балла из двадцати пяти возможных, и был назначен помощником атташе при советском консульстве в Александрии. В мае, после нескольких недель инструктажа в Министерстве иностранных дел, он вместе с Натальей и Екатериной сел на пароход в Одессе. В александрийском порту их встречал русский, лет сорока, с темными волосами, приятным круглым лицом и выпирающим поверх брюк животом. "Меня зовут Виктором Сбируновым, я — вице-консул, — представился он. — У меня есть для вас хорошая квартира, как раз напротив моей. Идемте, жена ждет с ужином".

За ужином, выпивая и разговаривая, Сахаров сообразил, что Сбирунов знает о нем практически все — связи семьи, его успехи в институте, его служба в Йемене, его не доведенная до конца вербовка в КГБ. Очевидно, Сбирунов был резидентом КГБ, о чем он позже вечером сказал ему весьма конфиденциально.

Сбирунов был настоящим чекистом — упрямым, напористым и исполнительным, жизненные достижения которого превзошли все его ожидания. Он начал свою карьеру следователем милиции на Кавказе. Работая местным осведомителем, он проложил себе дорогу в КГБ и исключительным упорством добился, наконец, перевода в Москву. Там он стал посещать вечерние лекции в университете, а с расширением в начале 60-х годов операций КГБ за границей, был переведен в Первое главное управление. Он был груб на язык, шутки его были вульгарны, он совершенно не умел вести себя за столом. "Я пробил себе дорогу из деревни наверх в КГБ и стал тем, кто я сегодня", — любил он хвастать.

В тот вечер небольшое происшествие показало Сахарову, что Сбирунов был настоящим чекистом. Как только они кончили ужинать, на квартиру Сбирунова пришли три русские женщины, одна из которых плакала и была на грани истерики. Из разговора, который велся в коридоре, Сахарову удалось уловить, что перед их приходом к Сбирунову домой плачущая женщина едва не стала жертвой изнасилования. Теперь у нее были какие-то смутные надежды получить нечто вроде компенсации или хотя бы утешения от советского чиновника.