Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

Политика сегрегации в отношении военнопленных проводилась согласно директиве от 8 сентября. Был утвержден список национальностей, подлежащих отделению от основной массы пленных. В отдельную группу выделялись «фольксдойче» и все упомянутые выше национальности, а также литовцы, румыны и поляки, которые легко могли вернуться в свои страны, и грузины, к которым было неравнодушно министерство Розенберга. Неевропейские национальности были недостойны отделения от русских. Теория расовой неполноценности еще была в ходу, и азиатские народы были сделаны козлами отпущения.

Решение освободить нерусских пленных при условии, что страны их проживания уже оккупированы немцами, обосновывалось как догматическими, так и практическими соображениями. Нерусские получали более высокий статус, и одновременно армия освобождалась от необходимости решать вопрос содержания большого количества пленных, когда перед ней и так стояло много задач. Оно также облегчало задачу немецких экономических агентств, которые уже начинали жаловаться на нехватку молодых здоровых мужчин для работы в оккупированных областях. Большое число украинцев было освобождено уже в июле; после захвата Киева еще многие пленные получили свободу. Часто немецкие офицеры требовали, чтобы освобождаемого человека опознал кто-либо – знакомый, односельчанин или родственник – и поручился за него. Так, многие женщины «признавали мужьями» отдельных пленных, спасая их от голодной смерти. Немецкая пресса с энтузиазмом сообщала о массовом освобождении попавших в плен бойцов Красной армии. «Многие украинские женщины прошли пешком или приехали на телегах, проделав путь в 200 километров, чтобы найти своих мужей в лагерях для военнопленных… «Адольф Гитлер возвращает вам свободу!» – кричал переводчик заключенным, и в ответ ему неслись радостные восклицания, а пленные размахивали справками об освобождении…»

Выкрикивали пленные слова благодарности или нет, неизвестно, но, несомненно, они были счастливы. Ведь им удалось спастись. Вскоре сотни тысяч освобожденных людей работали на фермах, разбирали развалины взорванных заводов и возрождали предприятия, намеченные немцами для реконструкции.

Несмотря на свою дискриминационную сущность, эта политика действительно помогла большому количеству людей. Однако, когда ее успехи стали явными, от нее отказались. Гражданская администрация и в Украине, и в Белоруссии выступила против освобождения военнопленных. Для Коха была невыносима сама мысль о привилегиях, которые могут получить украинцы, и это чувство усиливало его возмущение действиями военных, согласившихся на это. К тому же в Белоруссии сильно опасались роста партизанского движения, что было вполне обосновано. После конфликта с националистами в Галиции в июле 1941 г. Берлин изменил свое мнение о них и уже не говорил о привилегированном положении украинцев.

Не прошло и четырех месяцев с начала политики «освобождения», как все кардинальным образом изменилось. Уже в ноябре 1941 г. Геринг заявил о новом политическом курсе. «Украинцы не заслуживают особого к себе отношения. Фюрер отдал распоряжение, что впредь им будет отказано в освобождении». Немецкая гражданская администрация возлагала ответственность за действия партизан на советские войска. Это привело к тому, что те военнослужащие, которые были отпущены на свободу несколькими месяцами ранее, должны были быть вновь арестованы. В результате этих бессмысленных действий, как отмечал один белорусский чиновник, «были арестованы всего несколько человек; остальные ушли в лес, и находившееся в зачаточном положении партизанское движение обзавелось опытными военными кадрами».

Действия немцев вновь оказались непоследовательными и противоречивыми. Полный разворот в политике Германии повлек за собой падение ее авторитета в глазах местного населения.

В то время как в Берлине совещались, а войска сражались, военнопленные умирали. Имеются неопровержимые и многочисленные свидетельства о том, что многие тысячи взятых в плен, по численности целые дивизии, содержались в лагерях под открытым небом. Эпидемии и различные заболевания косили военнопленных. Избиения и издевательства охранников были повседневным явлением. Миллионы людей неделями были лишены пищи и укрытия. Количество потерь значительно колебалось, но почти во всех лагерях зимой 1941/42 г. умерло не меньше 30 процентов; иногда этот показатель достигал 95 процентов.

Несмотря на то что нацистские власти знали о бедственном положении пленных, они изобразили праведное возмущение тем, как с ними обращаются. Геринг предсказывал смерть 20–30 млн русских в год; он рассказывал министру иностранных дел Италии Чиано, что «в лагерях для русских военнопленных, после того как было съедено все, что только можно было съесть, включая подошвы ботинок, началось людоедство и, что еще серьезнее, был съеден немецкий часовой». Нацистская пропаганда делала все возможное, чтобы использовать подобные случаи в качестве еще одного доказательства якобы истинной природы «унтерменшей». Как вспоминал немецкий офицер Ф. Бухардт уже после войны: «Нацистская пропаганда сообщала об ужасных случаях каннибализма… Но она не сказала ни слова о том, как вообще могли произойти подобные инциденты… не осмеливаясь рассказать немецким гражданам о подлинных и более глубоких причинах происходившего». Именно политика немцев в отношении пленных была причиной деградации их личности. Власти с безразличием относились ко всему этому, объясняя собственному народу, что подобное поведение, достойное осуждения, типично для «недочеловеков, которые не могли подняться до уровня человека Запада».

Некоторые немецкие официальные деятели, ответственные за положение военнопленных, сознательно придерживались такого подхода. Зимой 1941/42 г. начальник отдела по делам военнопленных при ОКВ, как было сообщено, отдал приказ об отравлении всех нетрудоспособных военнопленных. В то же самое время ближайший соратник Гиммлера, служивший на Востоке, предлагал в своих письмах с фронта расстрелять половину русских военнопленных, чтобы оставшаяся половина могла получать двойную норму пайков, и тогда они смогли бы «работать по-настоящему эффективно». И когда у СС осенью 1941 г. появилась квота на военнопленных для отправки их в концентрационные лагеря, с этого времени жестокое обращение и казни стали более частым явлением.

В это же самое время предпринимались попытки несколько облегчить положение пленных. Многие офицеры действующей армии игнорировали «приказ о комиссарах». Другие писали откровенные письма домой, в которых взывали к чувству чести немецкого офицерского корпуса. Третьи помогали освобождению пленных, которым было в этом отказано. Существовало только две организации, которые на законных основаниях могли вмешаться в судьбу военнопленных. Это были абвер и министерство Розенберга.