Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

«Реалистам» в армии посчастливилось иметь на своей стороне и на ключевой позиции человека такого калибра и порядочности, как фон Штауффенберг, чей организационный (общий) отдел ОКХ руководил назначениями отдельных офицеров и достаточно умело формировал подразделения, чтобы поставить на ключевые позиции лучших (по мнению его персонала) людей. Многие из назначений на Кавказ в 1942 г. успешно проводились именно таким образом; гибкое толкование некоторых директив Гитлера по поводу Osttruppen было обязано тому же самому штату; и 15 декабря 1942 г. Штауффенберг получил согласие своего начальства на создание нового отдельного ведомства для местных формирований. Отдельный генерал der Osttruppen (позднее переименованный в генерала «добровольческих формирований») отныне действовал под эгидой отдела Штауффенберга. Будучи в первую очередь административным шагом, такая реорганизация укрепила «легитимность» жителей Востока в германских вооруженных силах. (Первый командующий Osttruppen, генерал Хайнц Хельмих, оказался некомпетентен, и через год его возвратили на службу в войска. Тогда его место занял генерал Кёстринг, разделявший точку зрения Шуленбурга, но менее политически ориентированный, со своим проницательным адъютантом, фон Хервартом, и Герре в должности начальника штаба. Ранее, во время отступления с Кавказа, Штауффенбергу и Херварту удалось назначить Кёстринга «инспектором тюркских войск».)

Стержнем этих и других организационных изменений, весьма полезных для поборников более «реалистичной» восточной политики, был Штауффенберг. Если он и не разделял столь тщательно разработанную политическую концепцию будущего России или не обладал таким же опытом, как Шуленбург, Хильгер или Штрик-Штрикфельдт, то его собственные взгляды были не менее четкими и, вероятно, более возвышенными. Похоже, обширную полемику по поводу его отношения к России лучше всего разрешило краткое описание профессора Уилера-Беннета.

«Несомненно, Штауффенберг отвергал абсолютно все формы силового правления и любые проявления тоталитаризма. Он мечтал и фактически предпринял некоторые шаги к практической реализации своей мечты о том, чтобы свержение авторитарной тирании в Германии совпало или, по крайней мере, близко предшествовало подобному освобождению мысли и гражданской свободе в России».

Именно в этом духе Штауффенберг сочетал свою антигитлеровскую деятельность с той незначительной практической помощью, которую мог оказать подающему надежды антисталинистскому движению на Востоке.

Мировоззрение Штауффенберга являлось исключением, и большая часть военных продолжала думать (используя фразу Хасселя), «держа руки по швам». Не менее верно и то, что в восточной политике были созданы условия для новых и более интенсивных усилий армейских «реалистов». Сталинград подтолкнул многих колеблющихся на сторону немецкой оппозиции и обеспечил ее дополнительными наглядными доказательствами в поддержку нового целенаправленного отступления на Востоке.

Будучи поначалу медленной в первые месяцы кампании, лавина критики, направленной против официальной политики, по мере того как она неудержимо нарастала, охватывая все более широкие сферы, медленно набирала обороты. К осени 1942 г. вряд ли будет преувеличением назвать высшие эшелоны военной администрации прочно консолидированными против явно пагубных методов колониализма и террора. Что не исключало подобных злоупотреблений с их стороны, которые имели место в ходе антипартизанской войны и принудительной эвакуации. Тем не менее за эти месяцы характер докладов военной администрации существенно изменился. Типичным для нового отношения стал доклад начальника снабжения армии на востоке Украины: реагируя на возмутительные конфискации Коха, осуществлявшиеся якобы для того, чтобы накормить войска, он заявлял, что «все принудительные конфискации, Eingriffe, продовольственных запасов населения должны быть ограничены до минимума, а внутренняя готовность гражданского населения сотрудничать с нами должна быть признана решающим фактором». Отвергая надуманную дилемму Коха, что голодать придется либо немцам, либо украинцам, генерал восклицал: «Нам нужна не только земля, но и поддержка народа». Он сделал вывод, что между завоевателями и завоеванными существует неизбежная общность интересов и армия возмущена «ошибками» гражданской администрации, способствовавшими ее срыву.

Гораздо большее влияние оказал основной 17-страничный документ за авторством полковника Гелена (в конце войны стал генерал-лейтенантом), с 1 апреля 1942 г. начальника 12-го отдела Генштаба «Иностранные армии Востока», который обычно избегал привлекать к себе широкое внимание. Как и Шенкендорф восемь месяцев назад, Гелен поместил свою критику и рекомендации в неполитические, военные рамки антипартизанской войны и привлечения местных вспомогательных сил. Подчеркивая советские достижения в связывании действий и истощении немецких войск в их тылу за линией фронта, меморандум указывал на привлечение коренного населения как на единственно возможную контрмеру: предпосылкой для ее успеха являлось благоприятное расположение народа к немцам. Не без дальновидности документ перечислял «справедливость, организационную компетентность, согласие и благосостояние» в качестве элементов того, к чему стремились русские, но в чем ни советская, ни немецкая власть их не удовлетворили.

«Основой всей нацистской максимы правления на Востоке являлась предпосылка: «Русский объективно низшее существо; поэтому его… следует оставлять в живых только для выполнения работы и держать на самом низком уровне умственного развития». Эта концепция, спорная сама по себе, будучи распознанной массами русского народа во всех немецких действиях, несомненно, становится наиболее прискорбной ошибкой…»

Ответом на рост партизанского движения, продолжал Гелен, стало бы радикальное изменение немецкой тактики, включая программное провозглашение немецким руководством гарантий того, что России будет предоставлено самоуправление, а не колониальный статус. Наивно надеяться, добавлял он, на искоренение русского национализма путем его замалчивания.

Эффективной мерой поддержки такого заявления (продолжалось в документе) может стать воображаемое формирование фиктивного национального российского правительства, которое будет действовать как «Национальный комитет за освобождение Родины» исключительно на бумаге и через патриотические заявления по обе стороны линии фронта. Личностей с известными именами, готовых к добровольному сотрудничеству, следует искать среди пленных генералов. Но они не хотят выглядеть наемниками, предающими свою страну «за кусок хлеба»… У самых лучших из русских куда больше самоуважения, чем им это приписывают.