Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

К октябрю 1944 г. был распространен проект будущего «манифеста» Власова. Когда копия дошла до министерства оккупированных восточных территорий, его текст – что неудивительно – подтолкнул «пронационалистов» к действию. В министерстве восточных территорий разработали формулировку, которая, как там надеялись, позволяла «красиво уйти». Она приветствовала власовскую инициативу, если – и только если – она ограничена лишь великорусской нацией. В этом случае министерство восточных территорий «признает» его на основе паритета со всеми другими национальными комитетами, тем самым фактически санкционируя разделение СССР на ряд составных частей, одной из которых являлась «власовская Россия». Эта идея уже обсуждалась весной 1943 г., когда начиналось первое власовское предприятие. Спустя полтора года она не изменилась и стала более или менее официальной линией, которую теперь министерство восточных территорий противопоставляло проекту Власова.

Как, оглядываясь назад, несколько недель спустя написал чиновник министерства Розенберга, «…в последний момент вмешалось министерство оккупированных восточных территорий, указав во время дискуссии, которую вел рейхсминистр Розенберг, что цель немецкой восточной политики до сих пор состояла в стремлении к разобщению восточных территорий и их народов. Теперь СС вздумали идти противоположным курсом и практически продолжать дело царских и большевистских имперских целевых установок. Поэтому восточное министерство просто обязано высказаться против такого рода применения Власова и предложить использовать его в качестве представителя только русского народа».

Враждебность к проекту КОНР была особенно заметна среди сепаратистов. В частности, Михаил Кедия, грузинский «выдающийся ум», собрал – не без помощи Менде – свое «кавказское соцветие» (Кедия от грузин, Кантемир от выходцев с Северного Кавказа, Джамалян от армян и Алибеков от азербайджанцев), чтобы составить множество протестов от имени национальных комитетов. В основе концепции Кедии лежало требование о том, чтобы рейх признал сепаратистов «равноценными партнерами и союзниками». Пока это не сделано, утверждал Кедия, «мы не можем больше нести какую-либо ответственность перед нашими народами или Германией». 6 октября кавказские комитеты направили Розенбергу еще один ультиматум (заранее согласованный с Менде): если их признают, то они «продолжат борьбу с большевизмом вместе со всеми остальными народами»; приветствуя участие в ней русских, они отвергли любое предприятие под русским руководством, и их обещание о сотрудничестве могло быть выполнено только в том случае, если [общая] борьба останется под руководством Германии, а не Власова.

Розенберг пришел в отчаяние. Он годами пытался бороться за свою марку политической войны. И эта борьба принесла ему только непреклонную враждебность Бормана, Геринга и Коха; Геббельс и Гиммлер презирали его; Гитлер игнорировал. Теперь, когда политическая война наконец получила признание, ее вели его враги, активно подрывавшие излюбленные концепции рейхсминистра. Одновременно бенефициары его неудачной политики раздела СССР набрасывались на рейхсминистра, обвиняя в слабости и компромиссах. 12 октября 1944 г. Розенберг подал Гитлеру прошение об отставке.

Можно задаться вопросом, почему Розенберг не ушел в отставку раньше. Действительно, только его верность Гитлеру и чрезмерная тяга к власти позволяли ему в течение трех с половиной лет смиряться с бесконечными разочарованиями и поражениями. Насколько силен был шок, вызванный власовским движением, если теперь, когда все было потеряно, Розенберг просил освободить его от занимаемой должности.

Патетично, стараясь донести свою точку зрения до Гитлера, Розенберг процитировал протесты своих эмигрантов, за влияние которых на рейхсминистра Гитлер неоднократно ему выговаривал. Ключом к его жалобе стало принятие СС в качестве официальной концепции термина «народы России». Эта фраза, утверждал Розенберг, «означает признание всей старой территории в качестве русской собственности и включение в эту концепцию всех нерусских».

«Закономерным результатом такого требования к военнополитическому руководству [генералом Власовым] всеми нерусскими народами и их подчинению его командованию стала единодушная враждебность. Я позволю себе, мой фюрер, – продолжал Розенберг, – приложить копии протеста председателя Национального комитета туркестанского единства [Вели Каюма]; аналогичные заявления сделали Белорусский центральный совет, комитеты кавказских народов, а также украинские группы…»

Альтернативой, которую он поддерживал, являлось создание сепаратистских центров: «…Я создал в Восточном министерстве отделы управления для всех народов Востока, которые теперь могут считаться хорошо себя зарекомендовавшими… и они готовы для того, чтобы признать их в качестве национальных комитетов, если таковые соответствуют целям немецкой политики».

Сам Розенберг знал, что это не так. Он чувствовал себя куда в большей безопасности, излагая свои излюбленные жалобы на вмешательство со стороны: «Я столкнулся с ситуацией, когда самые разные правительственные ведомства считают себя способными самостоятельно справиться с проблемами Востока, и я должен отметить, что их первые публичные усилия представляют собой такую угрозу для восточной политики, что я чувствую себя обязанным донести свое беспокойство до вас, мой фюрер».

Словно избалованный и несправедливо обиженный ребенок, Розенберг канючил: «Прошу вас, мой фюрер, сообщить мне, желаете ли вы, чтобы я продолжал свою работу в этой области… В свете последних событий я вынужден предполагать, что вы более не считаете мою деятельность необходимой».

Нет никаких свидетельств тому, что Гитлер когда-либо ответил или что Борман и Ламмерс вообще передавали ему это письмо. Розенберга переиграли, и он это знал. Тем не менее, не получив никаких противоположных указаний, он остался на своем посту.

И словно в довершение всех обид, на сцену вновь вышла другая немецкая жертва восточной политики – единственная, над которой Розенберг когда-то одержал победу, – Риббентроп и его министерство иностранных дел. Проблема Власова позволила последнему без особых усилий возместить некоторую часть своего былого влияния. В то самое время, когда фюрер отказался видеться с Розенбергом, Гиммлер и Риббентроп встретились с Гитлером и, по-видимому, получили одобрение на договоренность, в соответствии с которой СС будут заниматься с внутренними аспектами проблемы Власова, тогда как министерство иностранных дел разбиралось бы с международными последствиями. Инициативная группа приветствовала такое развитие событий, как дальнейшее «привлечение» Гиммлера на сторону политической войны. Ни Власов, ни его помощники не возражали против такой схемы: потеряв Штрик-Штрикфельдта, выброшенного за борт из-за его враждебного отношения к СС, они были рады приобрести нового и менее нежелательного в нравственном отношении «союзника», чем СС. Кроме того, участие министерства иностранных дел вызвало в их умах смутную и наивную надежду на обретение Власовым «дипломатического признания» рейха. Ради соблюдения баланса МИД поддержало сбивающий с толку и бесплодный союз с СС в плане помощи КОНР, сковав таким образом еще одно звено цепи, опутавшей фантомную сферу Розенберга.