Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

Эти неумные поиски поддержки не могли удержать на плаву разваливающееся министерство оккупированных восточных территорий. Бройтигам, подвергшийся нападкам со стороны СС – среди всего прочего, и за свою позицию по национальному вопросу, – оставил министерство Розенберга. Затем пришла очередь Бергера. Он покинул министерство в январе 1945 г. после серии резких обменов претензиями с Розенбергом, который потребовал от него безраздельной «лояльности» и настаивал на том, чтобы ССХА держалось подальше от восточной политики. Оставив министерство, Бергер мог игнорировать подобные требования. И действительно, действуя через отдел IYD 4-го управления РСХА (гестапо), войска СС и другие службы СС, Бергер теперь воображал себя арбитром восточных дел. А венцом всех унижений Розенберга должно было стать начало краткого доклада Бергера Гиммлеру: «Тема: Имперское министерство более не оккупированных восточных территорий».

В то же время Розенберга стимулировало собственное эго, которое отказывалось признавать поражение, а также подстегивали его немецкие подчиненные, не желавшие бросать свои интриги, и его же политиканы с Востока, которые отказывались быть марионетками. Рейхсминистру следовало приложить некоторые усилия, дабы драматизировать свой конфликт с поддерживаемым СС движением Власова и хотя бы попытаться восстановить баланс. Все более безрассудный в своих обвинениях и злясь из-за растаскивания последних остатков своей призрачной «империи», Розенберг открыто обвинил Власова в подрывной деятельности и, в частности, в том, что он «подготавливает великорусскую диктатуру при помощи неизвестных подставных лиц», выдающих себя за представителей других национальностей СССР. Если КОНР настаивал на том, что борьба против сталинизма должна вестись под единым руководством, то «комитет Власова не придает значения тому факту, что такое единство может быть обеспечено только посредством германского командования». Разнообразные усилия КОНР по созданию национальных секций и по «вторжению» в такие сферы, как социальная и молодежная политика, которые министерство Розенберга считало своей прерогативой, являлись для Розенберга настоящей «преднамеренной провокацией» со стороны Власова. Ранее в споре с Бергером Розенберг подверг критике «три требования» Власова по «остарбайтерам»: равный статус, ликвидацию «восточных» опознавательных знаков и свободу передвижения. «Разумеется, – добавлял Розенберг, – эти требования были отклонены».

На своем последнем серьезном совещании с Бергером Розенберг обвинил СС в санкционировании фатального курса, за который он отказался нести всяческую ответственность. «Власов, вместо того чтобы использоваться в целях внешней пропаганды, фактически ничего не делает, кроме как создает на германской земле организации, имеющие своей целью создание великорусской державы». СС не показывали ему проект «Пражского манифеста» до самого его утверждения. Он так и не смог раздобыть копию протокола встречи Гиммлера с Власовым в сентябре 1944 г. Гитлер, наивно и ошибочно добавлял Розенберг, наверняка запретил бы весь этот власовский абсурд, если бы только кто-нибудь сказал ему об этом: он, Розенберг, больше не мог пробиться к фюреру – ни лично, ни посредством письма. А раз никто не поставил фюрера в известность, добавлял рейхсминистр (в тот момент, когда союзные войска уже находились на немецкой земле), то «в течение ближайших тридцати лет после победы Германии нашим детям придется столкнуться с централизованной Россией» и воцарением Власова в качестве великорусского правителя – и это только потому, что «некоторые ведомства (т. е. С С) не разбирались в ходе развития событий».

Но кто еще слушал Розенберга? Не способному порвать с целями нацизма, о которых он по-прежнему заявлял как о своем личном деле, не обладавшему достаточной отвагой, чтобы добиться окончательного решения проблемы, Розенбергу оставалось только идти до конца. У него не было другого выбора.

В оставшиеся месяцы войны вопрос о политической войне уже не был центральным в восточной политике. Теперь внимание переключилось на две самостоятельные темы: войска и пропаганда. В обоих случаях ключевым вопросом являлся национальный. Решение, к которому стремились и армия, и СС, состояло в одновременной поддержке двух взаимоисключающих доктрин и их выразителей – федералистов и сепаратистов. Это принципиальное сходство в тактиках армии и СС, в обоих случаях чисто прагматическое, не смягчило других противоречий между ними. Напротив, последний этап войны стал свидетелем кульминации игры в кошки-мышки, которую начал Гиммлер.

В области пропаганды стремление использовать все возможные ресурсы побудило пропаганду вермахта издать директиву о «власовской пропаганде среди нерусских национальностей»: «Хотя консолидация (Zusammenfassung) всех антибольшевистских сил необходима для общей борьбы против советской террористической системы, никакого намерения по включению нерусских подразделений в РОА не существует. Продолжающееся раздельное существование национальных формирований кавказцев, туркестанцев, украинцев и казаков было обещано соответствующим национальным группам».

Именно на этом фоне глава отдела пропаганды вермахта Ведель осудил всю власовскую пропаганду, призывавшую к подчинению национальных легионов КОНР, как основанную на дезинформации или умышленном искажении германской политики. Его план состоял в продолжении использования в пропаганде сепаратизма наряду с решительной и усиленной власовской темой, которая, как подчеркивал Ведель, означала не «единую и неделимую Россию», а «единую и неделимую борьбу против большевизма». Однако сама пропаганда вермахта была уже недалека от того, чтобы утратить собственную самостоятельность в пользу «спрута СС». К концу 1944 г. отдел передали под руководство заместителя д’Алкена штурмбаннфюрера СС Кригбаума, который, надо сказать, мало вмешивался в фактическую работу оставшихся сотрудников. Штрик-Штрикфельдт, продолжавший смотреть с неприкрытой враждебностью на СС и на одобрение ими Власова, как «не на раскаяние в содеянном и не на дальновидность, а на чистой воды эгоизм и обман», покинул отдел пропаганды вермахта. В качестве политического фактора пропаганда вермахта подошла к своему позорному концу. (Прежнего руководителя 4-й секции отдела пропаганды вермахта полковника Ганса Мартина – заодно со статс-секретарем министерства пропаганды Гуттерером – в мае 1944 г. сместили с должности за причастность к широко разветвленной сети черных рынков.)

Отныне внимание почти полностью сосредотачивалось на военном использовании «восточных войск». Отношение армии было неоднозначным. После 20 июля она потеряла все остатки власти в нацистском государстве. Лишенный многих высокопоставленных офицеров, запуганный в политическом плане, еще больше смирившийся с поражением, вермахт отказался от серьезного вовлечения в дело Власова. Ни лидеры КОНР, ни их противники среди сепаратистов не имели прямого контакта с Йодлем и Кейтелем. Генерал Гудериан оказался единственным человеком из военного руководства, который по-прежнему активно интересовался максимальным использованием Osttruppen. Пока Гудериан не столкнулся с сопротивлением не только СС, но и КОНР, он носился с идеей произвести Кёстринга, номинального главу «восточных войск», в звание генерал-полковника, на деле командующего более крупными силами РОА; он учтиво телеграфировал Власову свои наилучшие пожелания успеха, но во всем остальном не особо обременял себя «восточным вопросом».