Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

Наконец, есть предположение – по-видимому, не подтверждаемое документальными свидетельствами, но полностью соответствующее озабоченности партийной канцелярии сдерживанием жадных до власти СС, – что Мартин Борман, игнорируя обращения и меморандумы Розенберга, использовал сопротивление рейхсминистра, чтобы заставить СС смягчить свою позицию по делу Власова. Борман утверждал, что Гитлер «по принципиальным соображениям» никогда не согласится с роспуском министерства оккупированных восточных территорий, поскольку (как Борман дал понять Гиммлеру) фюрер желал сохранить основы восточной политики. Как и весной 1941 г., Борман был готов использовать Розенберга в качестве пешки в своей игре, дабы поставить шах и мат Гиммлеру. В данном конкретном случае Власов являлся тем, кто предчувствовал негативные последствия такой игры.

Другие немецкие ведомства, которые несколькими неделями ранее шумно приветствовали предприятие Власова, также стали понемногу отстраняться от него. Тауберт все чаще прислушивался к аргументам Арльта. Армия опасалась, что Власов и СС будут требовать контроля над всеми Osttruppen («восточными войсками»). А гестапо постоянно подбрасывало намеки, будто люди в КОНР и РОА стремятся установить контакты с западными и нейтральными державами. Вся консолидация «русских сил», как опасались в ведомстве Мюллера, являлась лишь средством, чтобы выжать больше уступок со стороны рейха. На что может указывать документ Власова, который, комментируя пражское обращение, настаивал на том, что «чем сильнее в военном отношении наши вооруженные силы, тем в большей степени они станут политическим инструментом, оружием в нашей политической борьбе…». Другие материалы, документы и листовки, обнаруженные у власовцев, также указывали на то, что все больше и больше элементов – демократических, солидаристских или неполитических националистов – готовилось отказаться от немецких целей.

СД, возможно даже в большей степени, чем некоторые другие заинтересованные ведомства, руководствовалась откликом среди «остарбайтеров» и других советских граждан, работавших в рейхе, на сообщение о встрече Власова с Гиммлером. Внутренние отчеты откровенно описывали раскол в этой среде:

«Меньшинство утверждает, что Германия так или иначе проиграла войну и будет оккупирована англо-американцами… Среди этих русских преобладает мнение, что после победы Англия и Америка уничтожат большевизм в России и установят «подлинную демократию». «Если сегодня мы пойдем с Власовым, – говорят эти русские, – англо-американцы нам этого не простят».

Другая часть русских полагает, что… победа над большевизмом в России возможна только с помощью «настоящей русской армии». Русские также говорят: «Мы часто выражали желание присоединиться к армии Власова, но его всегда отвергали. Вместо этого нам предлагали вступать в войска СС. Этого мы не хотели, потому что это не истинно русские силы».

Ни одну из этих групп немцы не могли рассматривать как полностью преданную их делу. В этом отношении ни советские беженцы, ни военнопленные не могли рассчитывать на немцев как на абсолютно надежных союзников. В Праге была заключена непрочная сделка, драматическая по форме, к тому же основанная на шатком и гнилом фундаменте. Как гаснущая звезда, яркое сияние политической войны в этот поздний час скрыло ее разложение. Никакие символы и фанфары не могли изменить тот факт, что Германия – вместе со своими пособниками – проиграла войну.

Министерство оккупированных восточных территорий разбомбили, и большая часть его архивов сгорела. Многих из сотрудников перевели в вооруженные силы. Тем не менее война без правил продолжалась. Сразу после Праги Розенберг проинструктировал своих сотрудников, что, независимо от всех остальных проектов, работа с сепаратистскими комитетами должна продолжаться, чтобы сделать их – как перефразировал его директивы помощник рейхсминистра – «необходимым противовесом имперским поползновениям, исходящим от Власова».

Если в антивласовской позиции Розенберга и имелась некоторая нерешительность, то сепаратисты оперативно ее исправили. 18 ноября, в ответ на манифест КОНР, Михаил Кедия – по инициативе Менде – убедил различные комитеты подать Розенбергу коллективный протест. Называя себя «полномочными представителями» своих народов, девять человек настаивали на том, что деятельность Власова «должна быть ограничена Россией в этнографическом смысле этого слова». Отказываясь признавать Власова или сотрудничающих с ним нерусских представителей, они завершали свой протест официальным требованием, адресованным правительству Германии:

1) пресечь все требования генерала Власова на лидерство над нашими народами;

2) незамедлительно признать право наших народов на независимую государственность и гарантировать безоговорочное признание наших национальных представительств;

3) разрешить формирование наших национальных подразделений и частей для борьбы с большевизмом под единым командованием наших офицеров, с оперативным подчинением вермахту, но оставляя политическое руководство в этих формированиях нашим национальным представительствам.

Письмо Розенбергу от 18 ноября 1944 г. подписали Шафи Алмас (от волжских татар), Джамалян (от Армении), Алибеков (от Азербайджана), Кедия (от Грузии), Кантемир (от Северного Кавказа), Кирималь (от крымских татар), Шарими (от Туркестана) и Островский (от Белоруссии); украинское участие было заверено подписью Мельника «от имени украинских национальных политических групп».

Одновременно комитеты создали координационный центр для «представления общих интересов наших угнетенных народов и в знак солидарности с внешним миром».

Розенберг больше не мог контролировать комитеты, которые он предполагал использовать в качестве привлекательных марионеток. Не имея поддержки, он позволял Менде и Арльту заниматься обращениями, советами и объединениями, а сам забаррикадировался за стеной меморандумов, игнорируя усилия тех, кто хотел, чтобы он искал хоть какую-то область общих интересов с поддерживавшими КОНР силами или СС. Розенберг искал поддержки в других кругах. По словам Бергера, с 1 по 20 декабря рейхсминистр встречался с Ламмерсом восемь раз. 29 ноября он представил Ламмерсу проект предполагаемого нового указа фюрера, направленного на «упорядочение» политики в отношении Востока. Вместо того чтобы передать его Гитлеру, Ламмерс направил его Гиммлеру и Риббентропу, призвав Розенберга отныне урегулировать подобные проблемы с этими двумя коллегами, которые, разумеется, всегда могли забаллотировать его. Затем рейхсминистр попытался добиться поддержки своей национальной концепции Леем, руководителем «Германского трудового фронта», который опасался, что в вооруженные силы КОНР могли привлечь в качестве добровольцев слишком много «остарбайтеров», а также Геббельсом, который, как предполагал Розенберг, поддерживал «проукраинскую» линию Тауберта.