Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

Были и некоторые послабления. Личные участки объявлялись частной собственностью и освобождались от уплаты налогов, как было обещано ранее и уже происходило осенью 1941 г. Размер личных участков земли мог быть увеличен «до тех пределов, пока это не мешает крестьянам трудиться в общине». Для этого требовалось разрешение местной администрации, на которое немецкие чиновники могли наложить вето (статья Б). Это было, по сути, небольшое отступление от основного обещания увеличить площадь хозяйств, данного еще в предыдущем августе. Кроме того, согласно личному пожеланию Гитлера, разрешение на увеличение площади личных участков следовало «спускать на тормозах» из опасений превращения местного жителя в землевладельца.

Общины были удивительно похожи на советские колхозы. Несомненно, они не были добровольными кооперативами с правом свободного вступления и выхода. Вся система была построена таким образом, что преимущества получали те, кто был наиболее лоялен и упорно работал на немцев. Даже в вопросе увеличения личных участков преимущество давали тем, кто «показал свою способность работать». Большое хождение имел плакат «Работай больше – твоя жизнь будет лучше». Другой плакат, распространяемый на Украине, угрожал всем «бездельникам», тем, кто сознательно не выполняет своих обязанностей, «наказанием и принудительными работами».

В общине сохранялся один из главных источников крестьянского недовольства: система трудодней, то есть учета «рабочих дней», рассчитываемых согласно характеру выполняемых работ. От каждого члена общины требовалось строго определенное количество трудодней. Немецкие чиновники понимали всю непопулярность этой системы и выступали за ее отмену. Однако реформаторы о ней не упомянули, и на практике она осталась практически неизменной. Альтернативой ей были фиксированные тарифы заработной платы и оплата наличными. Шиллер утверждал, что это будет также непопулярным решением и, более того, невозможным, пока сохраняются основы колхозной системы, и денежные выплаты менее привлекательны, чем оплата натурой.

В ожидании проявлений крестьянского недовольства были даны специальные инструкции, как объяснить, почему следует сохранять общины. Это свелось к следующим лозунгам. «Имейте терпение. Даже в общине у вас положение лучше, чем в колхозе. Вы можете проявлять инициативу и иметь собственный скот. Чем лучше вы будете трудиться в общине, тем быстрее начнутся последующие изменения. Главная цель – добиться увеличения производства сельскохозяйственной продукции, чтобы каждый был сыт. Вы должны помочь немецким советникам, чтобы те могли помочь вам повысить урожайность, или же вы будете голодать».

Берлину было хорошо известно, что «преобразование колхозов в общинные хозяйства… в данное время было не более чем их переименованием». Тем не менее ощущалась потребность наметить план дальнейших и более существенных перемен. В тех местах, где были достигнуты «необходимые технические и экономические предпосылки», декрет об аграрной реформе предусматривал «возможность» передачи общинной земли отдельным крестьянским семьям в их пользование. Декрет строго запрещал любые захваты земли без санкции немцев; те крестьяне, которые действовали независимо от властей, подвергались штрафам и лишались преимуществ при последующих разделах. Разрешение о наделении личных хозяйств землей давалось только в тех случаях, когда крестьянин-проситель выполнял свои обязательства перед немцами по поставкам. Те же, кто не сделал этого, и те, кто считался «политически ненадежным» или «не готовым к единоличному пользованию землей», не имели права получать земельные наделы.

Эта «высшая стадия» (термин, подозрительно знакомый советским колхозникам, которые десятилетиями слышали о «социализме» как низшей стадии коммунизма) на пути к частному землевладению должна была быть достигнута с помощью деревенского единоличника в условиях, когда землю, поделенную на равные наделы, обрабатывали единоличные крестьянские хозяйства. К тому же им разрешалось только «работать на земле и пользоваться ею», но не владеть. Подобная организация называлась земледельческим товариществом [Landbaugenosenschaft] (статья Д).

Это новое «товарищество» имело гибридный характер. Его организация должна была побудить крестьян больше производить. Те в товариществах, кто понимал «имевшиеся трудности и требования момента», были лучше обеспечены, поскольку «более высокая производительность труда вела, соответственно, к большим личным доходам». Все же все эти товарищества по-прежнему контролировались немцами. Все решения, включая план посевной кампании и уборки урожая, принимались «соответственно директивам немецкой администрации». В то время как урожай собирали индивидуально, в действительности большая часть работ выполнялась коллективно: во вспашке, севе и молотьбе участвовали все сообща. Более того, немецкая квота поставок зерна назначалась всему товариществу; местная администрации разверстывала ее по отдельным дворам, и невыполнение разнарядки влекло за собой конфискацию земельного надела (статья Е). Шиллер позднее заметил, что «зачастую значение сельскохозяйственной кооперации понималось неправильно, так как многие считали, что это всего лишь вариант колхоза. Однако в действительности это означает кооперацию единоличных хозяйств». В свете последующего полученного на практике опыта этот тезис оказался сомнительным. Действенные аргументы против более полного раздела колхозов, согласно его мнению, носили, скорее, технический характер; другие причины, как было показано, были отражением политики. Конечно, Шиллер был готов спорить, что «земледельческое товарищество следует рассматривать не только как средство срочно решить злободневный вопрос в отсутствие инвентаризационной описи; оно вполне может потребоваться и в дальнейшем при слиянии [Zusammenschluss] крестьянских небольших хозяйств».

В исключительных случаях декрет предусматривал и третью форму сельскохозяйственной организации: создание частных хозяйств посредством объединения (или торговой сделки) земельных наделов в один земельный участок, который напоминал еще досоветский отруб или хутор (статья Ф). Его перспективы были столь неопределенны, что можно смело предположить, что заявление о возможности появления частных хозяйств было чисто пропагандистским шагом.

Принятие декрета об аграрной реформе неожиданно придало второе дыхание становившейся простой риторикой немецкой пропагандистской кампании на Востоке. Сам Геббельс уже не прибегал в своих речах к постоянным и желчным обвинениям министерства восточных оккупированных территорий и с надеждой отметил: «Я ожидаю очень многого от этой реформы, когда к ней будет привлечено внимание широких масс крестьянства. Если мы действительно сможем дать им землю, они будут ожидать возможного возвращения большевиков со смешанными чувствами». Действительно, никогда впредь немецкая пропаганда в оккупированных областях не была столь тотальной. Листовки, плакаты, стенные газеты, факсимильные издания принятого декрета распространялись во многих миллионах копий. В местной печати публиковались пространные статьи, в которых реформа представлялась как «заря нового дня».