Юрий Щекочихин - Рабы ГБ. XX век. Религия предательства

— Но, как я понимаю, ты был направлен в английское посольство не для того, чтобы разоблачать взяточников из УПДК?

— Ну да… Кстати, англичане меня приняли великолепно, не зная, что я двулик — в буквальном смысле этого слова… Я, допустим, отношусь к человеку хорошо и преданно, но тем же вечером я встречаюсь с другим человеком…

— Из КГБ?

— Да… И все рассказываю об этом человеке из посольства.

— Где вы обычно встречались?

— К тому времени у меня самого уже появился автомобиль. Это было очень удобно для наших встреч… Хотя время от времени мы встречались на конспиративных квартирах…

— Часто происходили такие встречи?

— Были постоянные телефонные звонки. Часто встречались, если предстояла какая-нибудь важная акция.

— Что подразумевалось под словом "акция"?

— Это означало, что я должен был уделять человеку особое внимание… Мне просто говорили, что этот сотрудник посольства представляет особый интерес. Меня не интересовало, для чего и как.

— И все-таки, что именно интересовало?

— Бабник ли этот сотрудник посольства, стяжатель ли и так далее. То есть для них были интересны его пороки… Для того чтобы лучше узнать человека, я придумывал с ним всякие игры. Вплоть до валютных… Хотя в принципе на валютные меня не очень тянуло… По натуре я был другим человеком.

— И каким же образом ты старался проникнуть в души англичан?

— Через автомобили. Я за незначительные суммы чинил их машины, начинал с ними дружить, приглашал к себе домой… В доме — обычно застолье, пьянство… Иногда они проговаривались о своих делах… Тех, что меня интересовали. Вернее, не меня. ИХ! Я считал, что посольства имеют свои спецслужбы, в задачи которых входило вредить моему государству и получать информацию, которая может нам повредить. Да, такие службы должны, конечно, быть, и они есть. Но то, что я наблюдал, все больше и больше подталкивало меня к выводу: масштабы КГБ несоизмеримы с аналогичными западными службами.

У меня на памяти множество сотрудников КГБ, с которыми я общался. Были среди них и те, которых я вспоминаю нормально… От одного из таких, нормальных, я как-то услышал: если прикажут — он не остановится ни перед чем, каким бы плохим, нечеловеческим ни было его задание. И сказал мне это в принципе человек хороший. Но он — плохой, потому что он делает неправедное дело и организация его неправедная. И она не должна быть такой.

— А от общения с иностранцами у тебя тоже начиналось какое-то прозрение?

— Однажды я работал над одним "объектом" из посольства. Как я понимал, он был из спецслужбы… Эти люди обычно мало общаются с русскими и очень серьезно относятся к своей секретности, и потому этот человек был мало кому доступен из русских… Но мне повезло.

— И чем же ты его взял?

— У него была дорогая машина, а ее помяли… И на этой почве мы сблизились. Он стал бывать у меня в гостях, и все было нормально, то есть это были нормальные человеческие отношения, но ОНИ узнали об этом. Оперативник КГБ Володя, с которым я тогда общался, был человеком весьма тупым, твердолобым и без творческой замашки — стал толкать англичанина на откровенное предательство. И тогда я понял, что родина — это не только коммунизм, Ленин и Советский Союз. Для англичанина родина — Англия, такая же, как для меня — СССР. Тот англичанин оказался достойным патриотом своей родины, и это вызвало уважение. И я сказал: "Володя — не надо его трогать. Он же мне поверил, что я подружился с ним просто так". Володя посмотрел на меня как на идиота…

А потом мы вместе попали в аварию. Мы ехали ко мне домой, маленький сын баловался в машине с дверцей. Я сделал Резкий поворот, и сын вывалился из машины. Англичанин ехал за мной, и он прикрыл сына своей машиной — не дал транспортному потоку раздавить его. Вот так это было…

И я повторил своему куратору: "Не трогай его! Он — патриот своей страны, и для нас хорошо, что он не пойдет на предательство… Хотя бы идеологически нужно. Они должны понять, что среди нас тоже есть хорошие люди…"

— И чем закончилась эта история? Удалось твоему куратору завербовать этого англичанина?

— Он удивительно быстро уехал из Союза… Произошло это так. В моем доме я познакомил его с Володей. Между ними на кухне произошел какой-то нехороший разговор. Очевидно, тот склонял его на какую-то грязь…

— Ты переживал из-за этого?

— У меня начали открываться глаза…

— Скажи, в УПДК, как мне известно, следили не только за иностранцами, но и друг за другом? Ведь вся эта Система была пронизана стукачами…

— Меня и на это склоняли… Я пришел в УПДК довольно зрелым человеком. В студенческие годы сознание мое еще было не оформлено, но я уже серьезно относился к людям и к морали. Хотя, конечно, что это была за мораль… Отношение к общечеловеческой морали было испорчено еще в детстве. Мораль была коммунистической, главное в которой: если ты защищаешь ленинские идеи то для этого хороши все средства. Так нас воспитывали…

Когда я только пришел на работу в английское посольство, мне было предложено сообщать об атмосфере, царившей там среди русского персонала, о людях, об их привычках… Я отделывался общими фразами и не хотел называть фамилии. А потом в открытую сказал, что это мне не подходит. От меня отстали… Правда, раза три-четыре снова подступали, но весьма и весьма осторожно, зная мой характер.

Однако я совершенно убежден, что если не все, то абсолютное большинство русских, работающих в посольствах, стучат друг на друга…

— То есть ты был в Системе, но не считал себя выше, чище Системы?

— Не совсем так… Я ИМ что-то сообщал, и получал за это разные льготы и послабления. Мне прощалось все на свете, даже если я что-то делал не так. Я опаздывал на работу — на это закрывали глаза. Я совершал аварию — мне ее прощали… Но я работал на НИХ очень самоотверженно, потому что, повторяю, видел в англичанах и других западниках врагов.

— Да, трудно. Костя, тебе пришлось…

— Ну что "да"? Все это было, было… Но потом все чаще и чаще я стал думать: если они враги, то почему с такой болью относятся к тому, что у нас происходит? И я стал все реже и реже ходить на встречи со своими кураторами.

— Ну а они? Как они сейчас?

— Милиция, которая охраняет посольство, тоже из этой же Системы. И вот один из милиционеров сказал мне недавно в большом подпитии: "Костя, остановись! Что ты делаешь! Я видел твое дело в 5-м управлении… Тебя уже под расстрел можно… На тебя там столько нарисовано — страшно стало!" И я понял, что уже давно у них под колпаком.

— Они сейчас пытаются на тебя воздействовать?

— Я ни от кого не скрываю, что со мной происходит… Свои взгляды, свои сомнения… Они знали, что когда-нибудь я скажу всю правду, какой бы страшной она ни была… Со мной сначала терпеливо, часа по два-три беседовали… Они поняли, что это бесполезно. Я стал уже не тем, что раньше… Им это очень не нравится…"