Юрий Щекочихин - Рабы ГБ. XX век. Религия предательства

Мне уже не хотелось убивать своего начальника — я переживал за него. Я подошел к столу, опустил на стол разбитый графин и сказал: "Теперь ваша очередь"… На меня накинулись с криками: "Его надо выбросить из окна!" (а это был четвертый этаж!). Подтащили к окну, кто-то уже открывал его, но тут начальник закричал: "Не трогать!".

Ну а потом… Потом был приведен военный врач и за две бутылки спирта наложил начальнику швы. Потом мы с моей жертвой сели за стол. Все остальные, помню, куда-то попрятались… Начальник сказал мне: "Ты меня чуть не убил…". Мы долго разговаривали.

Оказалось, что он совершенно одинокий человек. С женой в разводе. Дома осталась одна мать, которой он писал письма… Меня потрясло его отношение к матери…. Мы с ним начали пить этот спирт.

Для него это было привычным делом, для меня же — нет. Я пил его как воду, не чувствуя, что пью… Я не помню, как меня донесли до моего барака… Помню только, как там убирал за собой блевотину…

Через несколько дней мне позвонили из Москвы: "Ты где!? Мы купили тебе мотоцикл, единственный на всю команду, а ты почему-то исчез". Мне сказали, что я должен готовиться к чемпионату Союза. Я быстро рассчитался и уехал в Москву.

— Константин, как я понял, там, на Байконуре, ты потерял контакты с КГБ. Ты их не искал, и они тебя не трогали?

— Да, все снова началось в Москве… Вернулся, с той работы уволился, устроился на другую, в научно-исследовательский институт автомобильной промышленности. Это была одна из тех бумажных контор, которыми как трутнями была обвешана страна: там не платили хороших денег, но никто особенно не заставлял работать.

Там я проработал семь лет, и с меня наконец-то сняли секретность.

— Для тебя это было так важно тогда?

— Конечно… Я стал ездить со сборной, добился хороших результатов в мотогонках на льду и впервые увидел другие страны. Но тогда я был слеп и, увидев их, — я не увидел ничего…

В моей голове был только спорт, только гонки…

Я жертвовал собой, перед каждым заездом я прощался сам с собой…

Однажды на соревновании мне сказали: "Ты не должен пропустить его вперед". А это был бывший чемпион мира, знаменитый чех Антон Шваб… Я сказал: "Нет, он не придет первым".

Я не смог выиграть у него старт, но каждый мой поворот угрожал его жизни. Он это понял… Четыре или пять виражей он держался, а потом остановился…

— Так испугался тебя?

— Он встал, чтобы его остановили судьи… Он понимал, что я мог его убить… Но я не нарушал правил! Я приехал на финиш первым — он не приехал вообще и потерял шанс стать чемпионом. Мне сказали, что такое было первый раз в истории мотогонок. Я вернулся домой на коне…

А через несколько месяцев разбился… И меня все бросили, никто из команды так и не пришел ко мне в больницу. Мне даже не на что было купить еду. Жена ждала второго ребенка, а я был брошен всеми…

Тогда-то я позвонил по телефону, который всегда помнил. Объяснил, меня попросили перезвонить… Звонил несколько раз, пока мне не сказали, что есть одно место: работа с иностранцами… Помню, я потом очень долго звонил по телефону, который мне дали. Мне регулярно отвечали: подожди, подожди…

Звонил я из больницы, тщательно скрывая, что у меня начала отниматься рука и не проходили головные боли…

Я прошел тогда четыре больницы. Я не хотел идти на инвалидность…

Когда я наконец-то уже вышел из больницы, мне сказали по телефону: можешь прийти по такому-то адресу… Там оказалось УПДК — Управление по делам дипломатического корпуса.

— Там знали о том, кто за тобой стоит?

— Конечно… Я же шел по проторенной ими дороге, и меня приняли как своего… И — пошла плотная работа с КГБ.

— Тебе тут же начали давать задания?

— Я хотел бы сказать о другом… Когда я впервые отправлялся на соревнование в капиталистическую страну (до этого я был только в Болгарии), меня вызвали в ЦК. Весьма респектабельный дядя очень учтиво и серьезно разговаривал и вдруг спросил: "А вот вам из Америки писали?" А ведь прошло уже много лет, когда я переписывался с той американской девушкой… А он мне все твердил: "И вам писали, и вы писали…" Я понял: там ничего не забывается! Это стало еще одним подтверждением, что обо мне знают и помнят. И я понял, что ничего не должен делать того, что не положено…

Это, повторю, было перед первым моим выездом на Запад. Там я все время чувствовал, что за мной следят… Скорее всего я ошибался. Но это было заложено в каждом советском человеке, попавшем за границу: казалось, что все спецслужбы нацелены на тебя.

Это сидело в тебе, и ты даже не хотел от этого избавиться: само собой подразумевалось…

— Ладно, и что в УПДК? Тебе сразу же предложили английское посольство?

— Да, и сразу же — шофером к послу Я принял это как большое доверие и великую честь для себя… Тем более что тогда я имел лишь третий шоферский класс…

На подобную работу принимали только коммунистов. Я же не был членом партии, но на это не обратили внимания. Я шел как по маслу…

Естественно, что ты шел как по маслу… Но не один же ты такой был в УПДК? Как я знаю, вся эта система была пронизана духом КГБ?

Не только в КГБ дело. Это — еще та система. Я никогда не приносил подарки начальникам, но знал, что другие-то тащут. Но от меня никто не требовал — все было тихо.

— То есть твоя связь с КГБ спасала тебя от поборов?

— Конечно… Только однажды (это было несколько лет назад), когда сотрудники УПДК стали часто ездить за границу, у нас появился новый большой начальник, заместитель по режиму, то есть человек, от чьей подписи зависел выезд… И он стал просить: "У меня — плохая резина. Ты ничего не придумаешь?" Да, в посольском гараже можно было кое-что достать, как, в принципе, и в самом посольстве. Короче, комплект резины я ему достал. И вот — очередной выезд — он не подписывает документы. Почему, не могу понять. Пошел к нему. Он закрывает кабинет, спрашивает, что я буду пить? А в сейфе виски, коньяк, водка… Я отказываюсь: "За рулем".

— "Да ладно, вас не трогают…" Посидели — и он мне сказал, какого размера ему нужны джинсы…

Я вернулся в посольство и сказал, что ни в какую заграницу я не поеду.

— Сказал англичанам?

— Нет, советскому администратору. Я ему сказал: "Добивайтесь сами моего загранпаспорта. Я должен только прийти к вам и его забрать — с визой и со всем, что надо. А с этим из УПДК я не хочу иметь ничего общего".

— И что?

— Буквально через две-три недели тот большой чин из УПДК был уволен. Как понял, его высчитали, хотя я и не называл его фамилии. Скорее всего, с таким же предложением он обратился еще к кому-нибудь…

Кстати, тот же генерал предлагал мне за большие деньги чинить автомобили: у него было два гаража, и он, очевидно, налаживал свое производство, предвидя перестройку…