Саша Сулим - Безлюдное место. Как ловят маньяков в России

Как вспоминают мои собеседники, когда следователи из Иркутска приехали в Тулун, местные сотрудники тоже зашевелились — им было выгодно поймать преступника, чтобы столичные гости поскорее ретировались. «Они понимали, что мы приехали работать по их косякам. Но в процессе работы мы наладили с ними контакт, объяснили, что наша задача — не уличить их в бездействии или халатности, а найти преступника и уехать отсюда, — рассказывает Дубынин. — В итоге они шли нам навстречу и давали всю необходимую информацию».

Поначалу без энтузиазма отнеслись к созданию оперативной группы и жители Тулуна, которых опрашивали в рамках расследования. Как рассказывает один из сотрудников, они, с одной стороны, возмущались, что полицейские получают большие зарплаты ни за что, а с другой, не хотели взаимодействовать со следователями, чтобы их потом не затаскали по судам. Не помог и ажиотаж в соцсетях в первые дни после приезда оперативников: в пабликах во «ВКонтакте» писали, что никакого маньяка на самом деле нет и на самом деле расследовать собираются коррупционные преступления.

Даже потерпевшие оперативникам не доверяли: некоторые уже потеряли надежду на справедливость, другие не хотели вспоминать случившееся, у кого-то еще к тому моменту поломалась жизнь — были среди жертв и девушки, занимавшиеся проституцией, и пациентки психиатрических клиник. «Люди стеснялись, что их дочери стали жертвами таких преступлений, — говорит Артем Дубынин, — Они хотели побыстрее все замять, чтоб другие ничего не узнали, ведь подумают еще, что это она сама дала повод, и как потом с этим жить, как замуж выходить?»

Дело тут было еще и в том, как вообще обычно расследуются в России дела об изнасиловании. Травматична даже сама процедура: если женщина — а в делах о сексуальном насилии в подавляющем большинстве случаев речь идет именно о женщинах — приходит в полицию, чтобы подать заявление, ей приходится многократно, не менее пяти раз в мельчайших подробностях рассказывать о том, что с ней произошло: сначала — участковому, потом — начальнику отделения, далее — следователю, судмедэксперту, психологу, адвокату. Чаще всего все эти люди оказываются мужчинами, которых никто не учил работе с жертвами изнасилования. Нередко каждый из них подвергает рассказ женщины сомнению или обесценивает его. «У нас же сначала спрашивают: „Может, ты сама это все сделала и пришла, чтобы перед мужем отмазаться? Или ты сама все спровоцировала, а теперь хочешь мужика упрятать?“ — признает Дубынин. — В общем, отталкивают от себя потерпевшую. Она не чувствует, что ей хотят помочь». Другие оперативники в разговоре со мной защищали такие методы работы, указывая, что полиция обязана проверять заявления на предмет оговора. «На моей практике был случай, когда девушка 14 лет заявила о насильственных действиях сексуального характера в отношении своего родного дяди, — говорил один из них. — А потом выяснилось, что дядя души в ней не чаял, баловал всяко-разно, больше чем родители, и она попросила у него айфон. Он предложил ей купить телефон подешевле, и она написала на него заявление». (Согласно американским исследованиям, количество ложных обвинений в изнасиловании не превышает 10 %, при этом о более чем половине сексуальных преступлений в полицию просто не сообщают.)

Работа «маньячной группы» в Тулуне осложнялась еще и тем, что руководство ограничило сумму командировочных расходов. Жить предлагалось на 500 рублей в день. Чтобы сэкономить, оперативники снимали двухкомнатную квартиру впятером и жили «как в казарме». Картошку, мясо и макароны приходилось привозить из дома — денег не хватало даже, чтобы поесть в столовой.

26-летний Эдуард Панов попал в группу, которая занималась «тулунским маньяком», по счастливой случайности. Выпускник юрфака, он успел недолго поработать юристом по корпоративным спорам, потом четыре месяца расследовал дела «нелеток» (так на профессиональном сленге называют несовершеннолетних) в одном из райотделов Иркутска, а в конце 2017 года прикомандировался в отдел криминалистики главного управления СК по Иркутской области — «приводить в соответствие базы криминалистического учета». В этих базах ведется статистика тяжких и особо тяжких преступлений против личности (изнасилований и убийств), в том числе для того, чтобы отслеживать серийные преступления. «В середине и в конце 1990-х в Иркутской области зафиксировано чудовищное количество убийств — катастрофическое, — рассказывает Панов. — Там тысячи и тысячи нераскрытых преступлений. С 2008 года это число сильно сократилось».

Однажды Панов услышал на работе разговор двух следователей, которые обсуждали преступления «тулунского маньяка» и создание специальной оперативной группы под руководством Евгения Карчевского. Эдуард, несколько уставший от рутинной работы с бумагами, давно мечтал поучаствовать в «чем-то таком», тем более что о Карчевском был наслышан: его будущая жена, тоже студентка юрфака, когда-то участвовала в следственных действиях по банде «молоточников» и была сильно впечатлена тем, как четко, «прям как в книгах» выстраивал свою работу следователь; потом, когда Карчевский занялся делом Попкова, он тоже был на виду и давал много интервью. Через знакомую Панов попросился стать сотрудником группы — Карчевский навел справки и согласился.

В Тулун Панов вместе с еще одним следователем приехал в один из самых холодных дней января 2018 года — температура опускалась ниже 50 градусов, последние несколько километров машина ехала через пургу со скоростью примерно 10 километров в час и в условиях нулевой видимости. Добравшись до города, следователи сняли квартиру в четырехэтажке неподалеку от работы — и включились в дело.

Тулун произвел на молодого следователя жуткое впечатление. «Отвратительный город с гнетущей атмосферой, — говорит Панов. — Женщин там много одиноких — с мужиками проблема серьезная, в том плане, что пьют сильно. Кто не пьет, на вахте зарабатывает, уезжают на севера, женщины одни остаются. У меня там друг есть — работает гаишником. Во время наводнения [2019 года] он был в Иркутске на курсах повышение квалификации, а когда вернулся, то шутил, что в Тулуне ничего не изменилось». Местные жители казались оперативнику закрытыми и недружелюбными — по его словам, на визиты оперативников они всегда реагировали негативно и чаще всего «отказывались взаимодействовать»: «Приходилось применять гибкость, как-то психологически располагать, объяснять — не через бедро ломать». Впрочем, Панов понимал, откуда берется такая реакция: во-первых, как подозревает следователь, у некоторых свидетелей были свои «криминальные скелеты в шкафу», и они боялись, что под видом допроса о насильнике «копают под них». Во-вторых, у большинства жителей Тулуна были проблемы поважнее. «Там в городе зарплаты чудовищно низкие, работы нет, — объясняет Панов. — Людям приходится выкручиваться, они сосредоточены на выживании, а не на том, чтобы маньяка ловить».