Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Это же плохо написано.

– А я не ради стиля читаю.

– Ради чего?

– Ради сюжета.

– Перескажи сюжет!

– Не помню.

– Как зовут главного героя?

– Забыл…

– В нынешнем году отмечается 220 лет со дня рождении А. С. Пушкина. Когда Есенина спросили: «Какую роль Вы отводите Пушкину в судьбах современной и будущей русской литературы?», он ответил: «Влияния Пушкина на поэзию русскую вообще не было. Нельзя указать ни на одного поэта, кроме Лермонтова, который был бы заражён Пушкиным. Постичь Пушкина – это уже нужно иметь талант. Думаю, что только сейчас мы начинаем осознавать стиль его словесной походки». А как бы Вы ответили на этот вопрос?

– Не будем забывать, имажинисты, как и футуристы, в оценках классики старались эпатировать публику. Есенин был исключительно талантлив, но в приёмах своего, как бы мы сейчас сказали, «пиара» исключением не был. Эпатировал, где только можно. Кроме того, до реабилитации классиков, которых после революции хотели сбросить с «парохода современности», он, увы, не дожил буквально нескольких лет. Кстати, многие его сверстники-ниспровергатели позже, отойдя от стихотворства, стали старательными исследователям и пропагандистами классики. Впрочем, Есенин и Маяковский, справедливо считавшие себя гениями, в стихах всё время примеривались к Пушкину: «нам стоять почти что рядом…» «О, Александр, ты был повеса, как я сегодня хулиган…» На самом же деле, Пушкиным были и будут «заражены» все, кто пробовал и будет пробовать свои силы в русской поэзии. Просто у одних это носило скрытую, латентную форму, у других, тех же «неоклассиков», – открытую. Пушкин всегда будет влиять своей недостижимостью. Понимаете, автор, следующий законам построения поэтической или прозаической фразы, невольно совершает насилие над живым языком. Так вот, у Пушкина этого насилия вообще не ощущаешь. Русский язык в его слове дышит без стеснения. Корсет литературной формы нигде не давит. Даже сознательная архаика не воспринимается у Пушкина как таковая, она в контексте обновляется, будто икона. Большинство произведений писателей XIX века на вербальном уровне уже тронуты тленом времени, они стареют и часто неудобны современному уху. А вот лучшие пушкинские строки нами, сегодняшними, воспринимаются без малейшего мемориального усилия, почти как современные тексты. Можно сравнить их с мощами святых. Почему они нетленны? Почему исцеляют? Бог весть…

Уже самим провокационным заглавием своей новой книги «ВЕСЁЛАЯ ЖИЗНЬ, или Секс в СССР» – писатель и драматург пытается настроить нас на нешаблонный взгляд на эпоху, которая, усилиями пропаганды последних 30 лет, представляется не иначе, как царство тьмы, отсталости, тоски, деспотизма, беспросветности и «прочих жутей» советского периода нашей истории. И это – тот самый и именно Поляков – один из наиболее ярких, злых и бескомпромиссных обличителей «свинцовых мерзостей» советской жизни. Заметьте – он и прежде-то выхватывал их с точностью снайпера. И вот теперь – выстрел в ещё одну мишень, и, естественно, что радио «Комсомольская правда» никак не могла не поинтересоваться результатами этого выстрела.

– Юрий, вот вы вдруг решили написать про секс в СССР. А что, разве он был?

– Был. О чём и написан этот роман.

– Что-то с трудом верится, если опираться на знаменитое высказывание одной нашей соотечественницы, которая громко, честно и очень уверенно сказала, что нет в СССР секса.

– Я помню тот телемост с США, я был в студии среди участников. Как раз незадолго до этого я вернулся из поездки по Америке. И должен восстановить справедливость: цитируя высказывание той в одночасье прославившейся советской труженицы, почему-то вырывают фразу из контекста. А она сказала, что в СССР нет секса, у нас есть любовь. Но окончание фразы потонуло в смехе и в комментариях ведущего телемост Познера. По большому счёту дама-то была права! Действительно, в Советском Союзе, грубо говоря, не было ни стриптиза, ни сексуальной журнальной индустрии, ни порнографического кино… Наоборот, советские фильмы и романы были весьма целомудренны. Тем не менее дети рождались. Даже больше, чем сейчас. При советской власти демографическая динамика у нас была восходящая. А все 90-е была нисходящая, и в нулевые была нисходящая. Только вот сейчас положение начало чуть-чуть выравниваться. Речь не о серьёзном росте, но хотя бы нет этого чудовищного демографического провала. Поэтому, может быть, секса-то в СССР и не было, но любовь с детородными последствиями была.

– А почему вы взяли в своём романе сексуальные истории именно той короткой эпохи, когда Генеральным Секретарём ЦК КПСС после кончины Брежнева стал глава спецслужб Андропов?

– Давайте не будем обманывать читателя: на самом деле этот роман, конечно, не про секс…

– Не разочаровывайте читателей…

– Наоборот, хочу заинтересовать. Мой герой оказался вовлечён в очень сложную культурно-политическую интригу именно андроповских времён. События происходят осенью 1983 года, вскоре после того, как был сбит Боинг-шпион над территорией СССР. Но у моего героя и других персонажей есть семейная, личная и интимная жизнь, о которой я с удовольствием рассказываю. А как иначе? Когда я садился за этот роман, мне хотелось показать, какой на самом деле была та эпоха, которую ныне принято именовать «застоем». Когда мне сегодня, начинают рассказывать, что в ту пору все жили, не поднимая головы, боялись лишнего слова, страшились высказать к девушке симпатию… Это в Америке сейчас боятся подать женщине пальто – уволят за сексизм. А мы этого не боялись… Творческую жизнь представляют, как болото, подёрнутое ряской, из которой изредка опасливо выглядывала какая-то литературная лягушка и тут же пряталась… Враньё, придуманное нынешними «лауреатами», которых тогда не печатали чаще всего ввиду очевидной бездарности. А в реальности это была абсолютно полноценная литературная жизнь. Если говорить шире: нравы царили раблезианские, девушки были гораздо бескорыстнее, а мужчине совсем не надо было иметь гараж «Мерседесов» для того, чтобы влюбить в себя молодую юную актрису. Мой новый роман можно было бы назвать «В поисках утраченного времени». Но Пруст, подлец, в переводе Любимова опередил. Я восстанавливаю минувшую эпоху скрупулёзно, по дням, даже по часам, причём внимательный читатель убедится, что даже газетные заголовки, которые пробегают глазами мои персонажи, реальны. Многие обстоятельства я сверял с документами, за исключением, разумеется, постельных сцен.