Гвидо Кнопп - CC – инквизиция Гитлера

После этого случая Мария стала интересоваться страшными событиями, происходившими в лагере Аушвиц. Так она узнала об уничтожении людей смертоносным газом, о сжигании тел умерщвленных в крематории, о других произвольных убийствах и ежедневных истязаниях. И тогда она посвятила себя помощи заключенным.

Мария помогала везде, где только было возможно, добывала пищу и лекарства и, наконец, примкнула к движению Сопротивления в лагере, взяв на себя обязанности связной. Перед самым окончанием войны, когда стали распространяться слухи о ее помощи узникам, гарнизонный врач доктор Эдуард Вирте отправил ее в лечебницу для морфинистов. Сразу же после капитуляции Германии Марию Штромбергер арестовали и перевели в польскую тюрьму. В письме из тюрьмы она писала бывшим узникам лагеря: «В настоящее время я нахожусь в лагере для интернированных! Меня подозревают в том, что якобы во время работы в Аушвице я применяла фенол при уходе за больными узниками. Знаете, я здесь нахожусь среди нацистов, эсэсовцев, гестаповцев! И я с ними как ваш заклятый враг! Слушаю их жалобы на «несправедливость», которую теперь им причиняют люди. И тогда словно наяву я вижу все страдания узников Аушвица! Вижу отсветы костров. Я чувствую запах сожженного мяса, я вижу группы возвращающихся с работ заключенных вместе с телами умерших за день товарищей, я ощущаю душащий меня страх, который я испытывала каждое утро, думая о том, как скорее поставить вас на ноги. Мне кажется, я могла бы здесь все это прокричать им в лицо и с кулаками броситься на эту свору».

Благодаря вмешательству бывших заключенных лагеря Мария Штромбергер была освобождена из польского заключения. Однако люди, подобные ей, были абсолютной редкостью в лагерном мире СС. Профессиональное сословие врачей, возникшее на земле во имя спасения жизни, выродилось в условиях концлагерей, превратилось в пособников убийц миллионов невинных жертв. Все кандидаты на смерть, которые по воле врачей оказались на левой стороне, сразу отправлялись в газовую камеру. Кто не мог идти самостоятельно, того отвозили на грузовиках. Все должно было происходить быстро, ведь убийцы не желали терять время даром. До последней минуты они инсценировали «заботу» о жертвах. Грузовики обещали спасение — на их бортах красовались изображения Красного Креста. Леденящий душу обман продолжался вплоть до раздевалок у газовых камер. Ничего не подозревающим людям говорили, будто их ждет дезинфекция и душ, и громко добавляли: «Скорей, скорей, пошевеливайтесь! Еда и кофе остывают!»

Как правило, это успокаивало людей. Если все же замечалось какое-то беспокойство или тревога, «возмутителей спокойствия» незаметно уводили и расстреливали за домом из мелкокалиберного оружия. Оставшиеся и понятия не имели об этом. Они послушно запоминали номера крючков на вешалках, на которые повесили одежду, чтобы «после дезинфекции так же быстро все найти», как им объясняли эсэсовцы. Жертвы нагишом заходили в газовую камеру. Помещение сверкало белизной побелки, с потолка свисали круглые душевые сетки, соединенные с водопроводом. Ничего необычного, все в норме.

Но сзади напирали люди, их становилось все больше в мнимой душевой, куда охранники заталкивали новые партии обнаженных. В тесноте раздавались крики — теперь начинали осознавать, что происходит, и те, кто находился снаружи. Но дороги назад не было. С этой минуты начиналась работа «обученных дезинфекторов», как называл Гесс санитаров СС. Они и были, собственно, палачами. Санитары спешно доставали из санитарных грузовиков жестяные банки с ядовитыми зеленовато-голубыми кристаллами. Сквозь отверстия наверху Циклон «Б» высыпался в камеру. Затем убийцы могли наблюдать через небольшое смотровое оконце предсмертную агонию своих жертв.

«Шема Израель!» — «Услышь нас, Израиль!» — этот последний крик евреев, могла расслышать горстка наблюдателей, следивших за их мучительной гибелью. Эсэсовцы злорадно потешались над воплями и мольбами умирающих и кричали санитарам: «Добавьте им еще! Бросайте больше!»

Примерно через 20 минут наступала тишина, и врач СС произносил: «Все кончено». Люди были мертвы, работа врачей и санитаров сделана. В своей санитарной машине они уезжали с места совершенного преступления. После этого начиналась привычная работа так называемых зондеркоманд (особых групп), состоявших из узников-евреев, которых заставляли наводить идеальный порядок в газовых камерах для очередного сеанса удушения.

Шломо Драгон из зондеркоманды вспоминает сцены, непостижимые для разума нормального человека: «Входя в камеру, мы. порой слышали стоны, особенно когда начинали выволакивать за руки трупы наружу. Однажды мы нашли живого младенца, завернутого в подушку. Голова ребенка тоже была внутри подушки. После того как мы вытащили его из подушки, ребенок открыл глаза. Он был еще жив. Мы принесли сверток с этим ребенком обершарфюреру СС Моллю и сообщили, что дите дышит. Молль положил его на землю, наступил ему на горло и бросил в огонь. Я видел своими глазами, как он затоптал младенца. Тот еще шевелил ручками».

Здесь речь идет о таких «мертвоголовых» эсэсовцах, которые вечером уходили домой, чтобы там в уютной семейной обстановке проводить время, словно на службе ничего ужасного не совершили. Некоторые из них имели собственных детей.

Руководство СС не упускало из поля зрения и такой вопрос, как обязательное предоставление семьям эсэсовцев жилья на территории или по соседству с концлагерем.

Создавая для семей убийц как бы нормальные условия жизни рядом с местами гибели их жертв, начальство стремилось придать профессиональной «деятельности» лагперсонала видимость обычной трудовой занятости, ничем не отличающейся от любого другого вида труда.

Поэтому не случайно, главной обязанностью живущих при лагерях жен эсэсовцев считалось «активное участие в общественной жизни». После «работы» рекомендовалось членам семей СС наносить друг другу визиты, принимать пищу за общим столом, делать совместные прогулки и устраивать другие мероприятия по организации коллективного досуга.

Гудрун Шварц в своем исследовании о жизни женщин, проживавших с мужьями-эсэсовцами в лагерях, пишет: «Прочный семейный очаг как место, где сотрудник СС мог поразмышлять о собственном «я» и осмыслить свою беззаветную преданность выполнению общественных обязанностей, должен был способствовать поддержанию его душевного равновесия и дальнейшему продвижению по службе в аппарате уничтожения».

В Аушвице лагерное начальство стремилось прежде всего внушить злодеям, что их деятельность соответствует законам и принятому порядку в стране. В служебное время персоналу категорически запрещалось употреблять спиртные напитки и курить на территории лагеря. Так же строго осуществлялся контроль за соблюдением полицейского часа. Гесс призывал весь персонал СС неустанно следить за безупречностью внешнего вида.