Ксения Кнорре Дмитриева - Найден, жив! Записки о поисковом отряде «Лиза Алерт» [litres]

Когда мы около 22 часов наконец оказываемся в штабе, я договариваюсь с местными ребятами из моей «лисы», чтобы меня докинули до гостиницы: нам выделили 15 номеров, и после двух ночей с суммарным количеством сна 3,5 часа мне необходимо туда уехать уже с медицинской точки зрения.

Мы едим, я обещаю выйти через пять минут, иду в штаб и собираю свой нехитрый скарб – спальник и рюкзак, вяло машу всем рукой, прошу звонить, «если что», и выкатываюсь на улицу. Там я с кем-то зацепляюсь языком и вдруг краем глаза вижу, как кто-то из наших в оранжевом стремительно бежит в штаб.

На поиске это может означать только одно.

Я бросаю, где стояла, рюкзак и спальник и бегу за ним.

– Сказали… найдена… живая… везут!

Меня подхватывают под руку, и мы мчим к штабу поисково-спасательной группы «Рысь», где стоит скорая с надписью «Медицина катастроф». Вокруг скорой толпа, дверь кареты настежь открыта, свет вовсю горит, медики стоят на подножке, все смотрят в одну сторону.

– Не кричите! Не хлопайте – вы ее напугаете! – громко командует кто-то.

Все затихают. Я ввинчиваюсь в толпу и тоже замираю.

22:54. Из той стороны, куда все смотрят, бежит девушка, сияя больше фонаря, которым она освещает дорогу, за ней почти бегут ребята, которые нашли Зарину. Первый из них держит на руках живую, настоящую девочку. Мелькает маленькая фигурка в блестящем спасодеяле, голые ножки, грязь на щеке… Дверь скорой захлопывается, и народ, который уже не может сдерживаться, начинает аплодировать, кричать, это идет как волна по штабу; рыдать, обниматься… потом кричать «ура»… потом в небо летят сигнальные ракеты… Мы обнимаемся с парнем из ОМОНа, с девчонкой из другого отряда, с нашими девочками-регистраторами обхватываем друг друга втроем, будто собираемся танцевать ритуальный танец, и вот так рыдаем, по-бабьи, не сдерживая себя.

– Живая! – сквозь рыдания кричит Юлька. – Умничка, молодец – живая!

Расцепляемся, я, шатаясь, иду дальше, кто-то хлопает меня по плечу, кто-то обнимает, из темноты шагает сияющий Камбоджо.

– А-А-А-А-А-А! – ору я.

– А-А-А-А-А-А! – орет со мной хором Камбоджо. И хохочет: – Вот она, радость человеческая, да?

Мы обнимаем друг друга, и он, счастливый, гордо восклицает:

– Как поработали, как поработали-то, а?!

В этом все: и восторг победы, и удовлетворенность собой, и главное – счастье быть частью этого удивительного сообщества, одним из сотен людей, спасавших эту девочку.

Когда первая волна радости отступает и в штабе все начинают приходить в себя, я достаю телефон и звоню координатору Сереге, который, естественно, вместе с брянскими ребятами все еще едет домой.

– Сереж…

– Ау, – отзывается он, и вдруг я понимаю по его голосу, что он еще ничего не знает. Почему-то на меня это производит такое впечатление, что я начинаю плакать. – Что? – пугается он.

– Живая!!!

В трубке тишина, но он здесь.

– Серега, ты понимаешь, ЖИВАЯ! Она живая! Ее нашли! Живой!

– Ксюха… – говорит Серега, и я почти вижу его лицо. – Ксюха!..

Найденный ребенок – это не конец работы штаба. Теперь этот лагерь на 800 человек надо разобрать и привести в порядок. Тамада кричит в рупор, что мы не расходимся – необходимо перекидать на место сено, которое вывалили из сеновала, проверяя его, и разобрать только что привезенный душ. Мы собираем вещи, выбрасываем мусор, разбираем нашу технику. Бедные девочки-регистраторы: сейчас самая для них работа – собрать все выданное оборудование, убрать, организовать доставку домой наших добровольцев; Юля носится охрипшая и сипит на всех. Народ начинает разъезжаться прямо сейчас.

Мне очень стыдно, но именно сейчас силы меня окончательно оставили и я ничем не могу помочь. Я валяюсь на диване в штабной машине и смотрю на это все. Юля что-то горячо объясняет кому-то рядом, наполовину засунувшись в дверь машины, я смотрю на нее и вдруг вижу, что она потрясающе, невероятно, сказочно красивая. Я решаю, что сейчас самый подходящий момент, чтобы об этом сказать, и вслух пытаюсь сформулировать эту неожиданную мысль (где-то на середине ее речи об аккумуляторах), она сбивается, теряется, смотрит на меня и начинает смеяться.

– А теперь мы едем спать, – говорю я и сама не верю.

И мы едем спать.

В четыре утра мы толпой человек в девять сидим на кроватях в лучшем номере лучшей на свете гостиницы в поселке Вознесенское, я держу в руке телефон, там на громкой связи Гриша, который не спит, как и мы.

– Понимаете, – говорит он, – через много лет, когда вас уже не будет на свете, этой девочке, возможно, будет 70 лет, а может, 80, и это случится только потому, что вы всё бросили все и примчались сюда.

И я снова смотрю на них, на эти лица, смотрю, смотрю, чтобы навсегда сохранить их в памяти вот такими…

В 8:30, то есть через три с половиной часа после того, как мы угомонились и заснули, в номер врывается Юлька. Она наконец закончила разбирать и убирать штаб и едет домой во Владимир. По дороге она заехала к нам, чтобы забросить кое-что из оборудования, и в режиме пулеметной очереди докладывает Марине выполнение задач и рассказывает нам что-то важное.

Мы с Мариной на соседних кроватях по очереди отвечаем в паузах:

– Угу.

– Ага.

– Гм.

– А.

– Гм.

И так далее.

Юля исчезает, и я, полежав еще немного, встаю.

Утро в гостинице. За дверью, как слоны, топают сотрудники Следственного комитета. Я высовываю злобную физиономию в коридор, но их это, естественно, не смущает.

Натягиваю футболку и шорты, босиком спускаюсь вниз, в солнечный дворик, заставленный полицейскими, журналистскими, нашими и следовательскими машинами. Песок под ногами теплый, мягкий. Я болтаю по телефону и чувствую внутри себя счастье почти физически.

Захожу в гостиницу и слышу крик с записи: «Зарина, Зарина!» Я с интересом засовываю свой нос в кабинет загса, откуда доносятся эти крики (он в том же здании, что и гостиница). Там сотрудницы на компьютерах смотрят ролики о том, как нашли Зарину, с мокрыми глазами, и я бесцеремонно вваливаюсь в помещение целиком. Я впервые вижу эту съемку.

Они смотрят на меня так, будто к ним ввалилась кинозвезда, а не нечесаная и босая я с криво засунутой в шорты майкой.

– Спасибо вам! – говорят они и чуть не плачут.

Спрашивают, жадно слушают, рассказывают, как переживали. Я охотно рассказываю подробности и все, что знаю о том, как ребята из «Рыси» нашли девочку, и они снова:

– Спасибо, ох, спасибо вам!

И я вываливаюсь из загса и иду по гостинице в поисках завтрака, нахожу наших, приползаю с ними в столовую…

…Веселиться мы начали еще за завтраком. Откуда-то возникла тема участия персонажей из фильмов и мультфильмов в поисках, и координатор и старшие поисковых групп, перебивая друг друга, кричат на всю столовую о том, как можно применить на поиске черепашек-ниндзя и на какой прочес ставить робокопа. Координатор Ромео, последние сутки едва ли хоть раз улыбнувшийся, вместе со всеми машет руками, изображает робокопа, хохочет, вытирая слезы, мы все закатываемся до визга, до истерики. Здоровые, взрослые дядьки. Победители. Каждый умеет спасать, каждый – настоящий мужик, у каждого внутри огонь горит и освещает его изнутри, но они об этом не догадываются – орут, матерятся на всю столовую, ржут и машут руками, задевая чашки. Пусть. Им можно и нужно.