Анатолий Аграновский - Рубеж надежности

Здесь собраны статьи, которые печатались в «Известиях» на протяжении десяти лет — с 1960 по 1970 год.

«Газета» сохранена в книге.

Статьи писались на злобу дня. Автор ставил перед собой практические задачи. Он не придумывал сюжеты, не сочинял людские судьбы. Все, о чем прочитаете вы, было в действительности, имело, как говорится, место.

Десять лет — большой срок. Стройки, начало которых наблюдал автор, благополучно завершены. Герои, в ту пору безвестные, получили награды, школьники стали учеными, молодые ученые вышли в профессора. И конфликты, гнавшие автора в поездки по стране, во многом преодолены. В свое время «Известия» сообщали об этом в коротких заметках о принятых мерах. Скажем, тонущий лес («Инициатива сбоку») разрешено было вывозить колхозам Кубани, Украины, Крыма, безлесных районов Средней Азии. Скажем, врачу-новатору («Открытие доктора Федорова») были созданы все условия для работы, а подготовка техников («Сержанты индустрии») ведется сейчас с бо́льшим размахом.

Жизнь идет вперед, конфликты находят свое решение, возникают новые проблемы, вырастают новые герои — все правильно. Но борьба за деловитость — не кампания. Помнить о былых заслугах, как и о былых просчетах людей, — нужно. И по этой причине автор решается предложить вниманию читателей эти свидетельства о времени — три десятка газетных статей.

ГДЕ ОНА, деревня Иваньково? Четверть века назад скрылась под волнами Московского моря. Ушла на дно. Иваньковцев переселили в густой-прегустой бор. Тогда много писали о них, потом, как водится, забыли. А что они нынче? Я разыскал деревню. Пожалуй что, вовремя разыскал. Еще полгода, год — и следов не найдешь ее… Слушайте.

Сколько веков деревне — никто не знает. Известно лишь, что она исстари связана с Кимрами. Иваньковцы — кимряки, а значит, сапожники: еще суворовских гренадеров обували они. Деревня, говорят старики, стояла крутоберёго, у самой Волги. Избы жались одна к одной, стояли впритык. Почему? Мало было земли, да и какая земля — болота, песок. Вот и приходилось, по выражению Салтыкова-Щедрина, «сапогом промышлять».

Край Пошехонской старины. Самое что ни на есть Пошехонье! Задумывались ли вы над тем, где оно есть и что с ним сталось?.. Был здесь городок Корчева (Иваньково в Корчевском уезде). По Щедрину, это символ всей дикости российской: «Какое может осуществиться в Корчеве предприятие? Что в Корчеве родится? Морковь? — так и та потому только уродилась, что сеяли свеклу, а посеяли бы морковь — наверняка уродился бы хрен… Такая уж здесь сторона». А ведь лежит эта сторона между Москвой, Дмитровом, Угличем, Рыбинском. Вспомните: Иваньковская ГЭС, Угличская, Рыбинское водохранилище. Канал имени Москвы, атомная электростанция, синхрофазотрон. «Пошехонье»!

Что еще сказать о старом Иванькове? Все тут было, как в прочих местах. Князь Вяземский проиграл деревню в карты — избы, скотину, мужиков, баб, детей. После продавали их, дарили, лишали земли. И они жили, старились, умирали, время мерили от николы до покрова, и день был похож на день, и века не особо разнились. Как заметил некий праведник, в спящем, на дно ушедшем граде Китеже: «Время кончилось. Вечный миг настал».

Снова М. Е. Салтыков-Щедрин:

«С недоумением спрашиваешь себя: как могли жить люди, не имея ни в настоящем, ни в будущем иных воспоминаний и перспектив, кроме мучительного бесправия, бесконечных терзаний поруганного и ниоткуда не защищенного существования? — и, к удивлению, отвечаешь жили, однако же!»

ВЕЧЕРОМ мы отправились с бабкой Маврой в путь-дорогу. Ей понадобилось проведать куму, кума жила на улице Курчатова. А сама бабка — на улице Вавилова. Для нее конец не близкий. Я попросился в попутчики. Дорогой мы о многом успели поговорить.

— Я что ни живу, удивляюсь. Восемьдесят один год — все удивляюсь… Больницу новую видел? Внутри такая красота! Нет, я что поха́ю, а что и похвалю… Меня врачи проверяли для жизни. Сказали: «Ничего, живи». Нога вот, ревматизм, — где согреть? Зять сладил скамью у батареи. А все не русская печь… Пожила бы еще — год, два. За два-то годка!..

У Мавры Кузьминичны Семеновой семеро детей, двадцать два внука, девять правнуков. Маленькая, сухонькая, идет мелкими шажками, клонится к земле. А полна интереса к жизни, и память у нее отменная. Вот только говорить на ходу ей трудно, паузы прерывают мысль.

— Нас когда первый раз переселяли, я не верила. Волгу!.. Волга разольется, так до самых Кимр. Пароход засвищет — под самыми окнами, славно… Шутошное дело — Волгу загородить! Не рук человеческих… Теперь всему верю. Позади Иванькова — шлюз. Где Федотова рига была — судоремонтный… Польцо тоже, за Глинским ручьем. Там Ленин стоит… Все, как есть, в памяти.

Бабка слабо улыбается. Мы идем с ней по иваньковской земле. Асфальтом укрыта земля.

— Как же, помню… Мы это место за глухость выбрали. Думали, здесь уж нас никто не тронет. Мой дом крайний, а там бор… Тихо… Выходят пятеро из лесу: «Бабушка, нет ли молока?» Я им и огурчиков подала… Считай, это в начале сентября либо под исход августа. Сели на лавку… «А знаешь, бабка, кто мы?» Нет, мол, не знаю. «На том месте, где твоя изба, город выстроим»… Они лес прохаживали, выбирали местность. Лучше нашей не сыскали… «Выстроим, значит, большущий город — Атомоград». — «Что ж, — говорю им, — очень даже возможно».

А что удивляться, когда самое Волгу запрудили и деревня побывала на дне морском? Город так город. И вот через десять лет после первого переселения снова пришли в Иваньково строители, разбили колышками проспекты и скверы, каменные дома поставили, магазины, больницы, школы, лаборатории, каких не знал мир, и вышел город ученых-атомников. Город Дубна.

— Со всеми языками живем, господи помилуй!.. У нас за стеной кореи живут. Ничего, справные. Ну, едят полегче, чем мы… Дочка ихняя с моей внучонкой уроки готовит. По-нашему чисто понимают… Мяса вот мало едят, у них рис — первое дело. Угощали меня, я — их… Сверху — поляки. У этих все по расписанию. Летом, значит, спорт, зимой спорт. И все свое рукоделие — из двух палок полка… Еще венгерец. Ничего, уважительный… Не ведала, какие они и есть, другие нации. Однако повидала: хорошие люди.

Идет бабка, размышляет вслух. Сосны вытянулись вдоль тротуаров. Только и напоминают, что был здесь некогда бор. Сосны могучие, прямые, они выше улицы, стоят среди шума особняком. Липы — те в городах кажутся ручными, а сосны — они и тут дикие. Хорошо, что строители не тронули их.