Гюнтер Штайн - Путешествие по стране Руставели

Дежурный швейцар сообщает, что с самого вечера меня ждет мой московский знакомый, Александр Соломонович Малкин.

Саша! Это отлично. "Мой" фотограф приехал как нельзя кстати. Вместе с ним я через несколько дней собираюсь поехать в абхазское село Адзюжба, что неподалеку от Сухуми, чтобы подготовить репортаж для одного из журналов ГДР обо всем, что мы там увидим.

Александр Малкин, Саша. Один из сотен тысяч или миллионов Саш Советского Союза. Знакомы мы с ним давно и хорошо знаем друг друга по крайней мере после нашей совместной поездки в украинское село Кандыбино Николаевской области, во время которой я оценил его не только как толкового, вдумчивого фоторепортера, но и как отзывчивого, внимательного товарища, а также умного и тактичного советчика. Во всяком случае, мы знаем друг друга настолько, что во время продолжительных ночных бесед нам не нужно говорить обиняками о щекотливых вопросах прошлого или о чем-то личном…

Мне кажется, что лифт поднимается слишком медленно. Да еще к тому же он вместо девятого останавливается на шестом этаже: пожилой супружеской паре надо спуститься вниз. Черт знает что! Перепрыгивая через две ступеньки, я несусь наверх, а затем в конец коридора. Ключ! Где ключ? Дверь не заперта. Я распахиваю ее.

— Саша!

Мы бросаемся друг другу в объятия. Такое впечатление, что расстались мы только вчера. За чашкой черного, как деготь, чая, который заварил Саша, чтобы не заснуть до моего прихода, мы говорим, рассказываем о том, что накопилось за долгие месяцы, пока мы не виделись, общаясь друг с другом только мысленно.

Беседу мы продолжаем в последующие дни, которые нам осталось провести в Тбилиси и его окрестностях до поездки в Адзюжбу. Ходим в театры и музеи, пьем в прохладных погребках охлажденное вино, бродим по горам и улицам города. Все между нами так же, как и прежде, и все же иначе, будто бы пригрето солнцем юга, заставившим забыть туманный день в Мцхете, будто бы тронуто дружеским дыханием этого края и проникнуто очарованием душевного склада его жителей.

Дни летят быстро, хотя ритм здесь более размеренный, даже спокойный. Незаметно проходит и поездка ночным поездом в Сухуми, скучная, особенно если едешь один, да к тому же ничего не видишь. Когда показывается зеркальная гладь моря и пестрая толпа отдыхающих на пляже, меня отхватывает безумное желание искупаться. С помощью всяческих уверток я пытаюсь убедить Сашу, что мы тоже можем спокойно окунуться в море и тем не менее успеть в Адзюжбу.

— Ах вот что, тебе захотелось покупаться? — Улыбаясь, он изучает меня своим острым профессиональным взглядом. — Конечно, покупаемся! Как пить дать! Но только после того, как сделаем дело!

— Саша! После купания и работаться будет легче. Да и что мы сможем сделать невыспавшиеся и пропахнувшие потом? Освежиться надо!

— Освежимся по дороге, Гюнтер. (Мое имя он произносит как-то странно, но мне это даже нравится!) Мы же едем туда на машине!

Через полчаса мы покидаем Сухуми в направлении Адзюжбы. С тоской я бросаю последний взгляд на пляж и недовольно опускаю боковое стекло. Великолепное шоссе, широкое, ровное. Плавно извиваясь вдоль побережья Черного моря, оно тянется от знойного Сухуми на восток. Наш "Москвич" тащится еле-еле. По лицу Константина, абхазского поэта-лирика, стекают капельки пота. Обхватив баранку обеими руками, он напряженно следит за дорогой. Шум от проносящихся мимо автомобилей раздражает меня. С многозначительным видом я поворачиваюсь к Саше. Обвешанный фотоаппаратами, мой фотограф спокойно попыхивает папиросой. А шум обгоняющих нас автомобилей не прекращается.

Мое терпение лопается.

— Машина, видно, еще не обкатана?

— Почему нет? — На долю секунды Константин отваживается оторвать руки от руля, пот уже заливает его темные глаза. От откровенного разговора на эту тему я воздерживаюсь…

Мы продолжаем тащиться дальше, мимо нас с шумом проносятся автомобили. Перевожу взгляд с дороги на холмистое плато, поросшее редким лесом, одинокими кустарниками, и мысленно заставляю себя сосредоточиться на предстоящем деле: найти в небольшой абхазской деревушке на берегу реки Кодори следы того самого странника Алексея Максимовича Пешкова, который, путешествуя здесь в 1892 году, под открытым небом помог беспомощной роженице и позднее, будучи уже известным писателем, написал рассказ "Человек родился". Найти следы. Легко сказать! Женщина была нездешняя. Кто знает, откуда она пришла, кто знает, куда ушла? Да и вообще, знает ли кто-либо о ней и ее трудном часе под ореховым деревом?

Шум становится невыносимым. У меня невольно вырывается вопрос:

— Вы, наверное, только что поставили новый мотор?

Капельки пота на выпуклом лбу Константина стали, кажется, вдвое больше.

— Нет, это первый.

— Или, может быть, это новая коробка скоростей? Или…

Вдруг Саша толкает меня незаметно в бок и с упреком шепотом говорит:

— Гюнтер, какой ты невоспитанный человек, пойми, гость считается в Грузии подарком неба! Константин едет медленно, чтобы не подвергать тебя опасности!

Его величество гость! Сколько дней я уже здесь и все еще не могу этого понять! Еще на Украине, в Кандыбине, безграничное гостеприимство меня просто испугало. Из вежливости я выразил там восхищение ценным, очень редким цветком, который мне показал преисполненный гордости деревенский учитель биологии в своем саду. В то же самое мгновение блеснули ножницы, цветок был срезан и подарен мне. Так что и здесь мне придется позволить делать с собой то, что положено делать с гостем.

Когда вдали показываются разделяемые лесными полосами поля, Константин объясняет, что это чайные плантации.

— Вы находитесь в одном из районов, в котором выращиваются культуры, придающие сельскому хозяйству Грузии особый колорит. У нас растут субтропические культуры: чай, лимоны, мандарины, апельсины, оливы, гранаты, миртовые, инжир, целебные и декоративные растения. В Абхазии выращивается прежде всего чай. Большая часть производимого в Советском Союзе чая выращивается в нашей республике.

Но кто думает, что чай является традиционной культурой Грузии, тот ошибается. Чай был завезен сюда из стран Востока во второй четверти прошлого века, но и после этого культивировался в небольших масштабах, хотя чайные кусты прижились здесь хорошо. В 1913 году чайные плантации не занимали и 900 гектаров, сегодня они занимают площадь более 60 тысяч гектаров и дают урожай свыше 400 тысяч тонн чайного листа в год.

…Вскоре в отдалении показываются первые нарядные домики села Адзюжба. Как и восемьдесят лет тому назад, стоят исполинские, могучие деревья. Под каким же из них останавливался на привал Горький? Как и восемьдесят лет назад, буйствует густой кустарник. Куда же заползла тогда измученная женщина?