Захар Прилепин - Имя рек. 40 причин поспорить о главном [litres]

В ответ – бурные аплодисменты: Максим, браво! Браво, Максим! Как вы их!..

Да, как он нас. CapsLock нажмёт и строчит, словно пулемёт.

Теперь по существу.

Во-первых.

Поэт Денис Давыдов в Финляндии, в Польше и на Кавказе, поэт Батюшков в Финляндии, поэт Бенедиктов в Польше, Лермонтов и Толстой на Кавказе и прочие бестужевы-марлинские при поддержке державиных, а также все симоновы, долматовские и луговские воевали за империю. Вернее сказать, за Отечество. С крупнокалиберной артиллерией за спиной, с БУКами, с ракетами и с регулярной имперской армией. И с кремлёвскими кураторами ещё.

Богатыри не вы. Богатыри – они.

Во-вторых.

Моторола, Гиви и Захарченко воевали, равно как Байрон, Хэм и Че, – против колониальной зависимости и против империи, в данном случае «украинской», не справившейся со своим имперским наследством. Более того, «украинскую», пошедшую по шву, империю гласно и негласно поддерживали сразу две другие империи – Евросоюз и США: финансово, дипломатически, а также поставляя военспецов и наёмников.

Также на стороне всех названных империй, не покладая рук и щупальцев, трудилась активно поощряемая международная «креативная интеллигенция»: достаточно вспомнить, что Светлана Алексиевич получила за свою бескомпромиссную позицию целую Нобелевскую премию. В то время как одиночки, вроде Эмира Кустурицы или Оливера Стоуна, рисковавшие излагать иную точку зрения, воспринимались в приличном мировом сообществе в качестве маргиналов и задвигались в самый дальний угол.

Четырёхмиллионный Донбасс против 36-миллионной Украины – это именно что борьба слабого против сильного, против целой толпы сильных, с их всемирными санкциями и международным фарисейством.

Хэм и Че были бы, конечно, – на Донбассе.

В-третьих.

За Хэмом (в Испании) и Че (на Кубе) стояла советская империя, – а за Хэмом периодически ещё и американская, – и сражались они, по сути, на стороне одних империй против других империй.

Странно, что столь банальные мысли не приходят на ум людям с такой большой и круглой головой, обладателем которой является Максим Кантор.

Самые разнообразные ракеты в Испанию или на Кубу поставлялись с куда большей щедростью, чем на Донбасс.

Кубинская революция, что естественно, сразу же поставила целью максимально расширять – до имперских величин – своё влияние: как минимум, на всю Латинскую Америку, а желательно ещё и в Африку. Отсюда и смертельный поход Че, и неоднократные высадки кубинского военного десанта где угодно – с целью, повторимся, имперской экспансии, которую Че безусловно поддержал бы, если бы остался жив.

Поддержал и возглавил бы.

Собственно, всё.

Максим Кантор – небесталанный человек, но за пулемёт всё равно обидно.

Они всё делают, чтобы стать практически неотличимыми от классиков в бородах и бакенбардах. Они почти убедили целую страну в том, что в их лице мы видим наследников по прямой линии Александра Сергеевича, другого Александра Сергеевича, Льва Николаевича, Фёдора Михайловича, Антона Павловича.

Но тут случились известные события в Крыму и на Донбассе, и наши новоявленные классики вдруг начали обзывать собственный народ «дикарями» и «африканцами»; хотя это странное оскорбление для цивилизованного человека, не правда ли?

Культурные пастыри явились перед нами совсем в ином виде.

Глядя на многих из их числа, вдруг захотелось сказать:

– Послушайте, уважаемый, у вас, это… борода чужая. И бакенбард, знаете, тоже.

Разница между «классиками» и «современниками» заключается, конечно же, не в отношении к «аннексиям» и «войнам». Иной раз классические русские писатели действительно выступали в качестве гуманистов и даже пацифистов – хотя гораздо реже, чем нам рассказывают; а воевали, напротив, куда чаще, чем нам кажется.

Буржуазность – вот основное их отличие.

Русский писатель мог восхищаться воинами и даже, прямо говоря, тиранами, мог заботиться о маленьком человеке, – впрочем, и Пушкин, и Гоголь, и Достоевский вполне умели совмещать первое со вторым, – но русский классик никогда не был буржуазен.

«Буржуа Пушкин» и «буржуа Лермонтов». Чувствуете, как сводит дыханье и подступает какое-то болезненное, тошнотворное ощущение от того, что совмещаются такие несовместимые вещи?

«Буржуа Лесков» и «буржуа Достоевский». Кошмар, зубы ноют.

А «буржуа Чехов»! Боже мой, даже писать это стыдно; проще на заборе какое-нибудь короткое слово намалевать.

«Буржуа Ломоносов», «буржуа Тютчев», «буржуа Блок», «буржуа Гумилёв» – всё это ужасный моветон, это не склеивается, это прожигает бумагу!

Но можно ещё дальше пойти: как вам «буржуа Велимир Хлебников»?

Да, некоторые русские литераторы, особенно, как ни странно, из низших слоёв, умели пользоваться отдельными достижениями и достоинствами буржуазного мира.

Горький был успешным издателем и богатым человеком.

Сергей Есенин, в команде с Шершеневичем и Мариенгофом, открыл несколько кафе, владел книжными лавками и даже кинотеатром.

Но Горький – он всё равно нет, не буржуа; весь его вид, вся его ницшеанская философия, вся его проза, да и поступки его – вопиют против этого.

А Есенин? Эти его цилиндры, лайковые перчатки, лаковые ботинки – ни на минуту не делали его буржуа; он лишь пародировал тех, кому в юности завидовал, и злил тех, кого презирал, – прежних и новых буржуа.

Даже Брюсов – предводитель литературных когорт, высоко нёсший себя, живший в особняке посреди Москвы, – и он никакой не буржуа!

Что уж говорить об Андрее Белом? О Бальмонте? О Марине Цветаевой?

Давайте ещё минутку поразвлекаемся, и попробуем совместить несовместимое.

«Буржуа Грибоедов». «Буржуа Батюшков». «Буржуа Салтыков-Щедрин».

Буржуа, боже мой, Гаршин.

Всё, больше не могу.

Конечно же, отношения с буржуазными ценностями складывались в русской литературе иногда не столь однозначно.

Маяковского будто бы затаскивало туда, в этот изящный и упорядоченный буржуазный мир, – и он застрелился, спасаясь. Михаил Булгаков втайне желал стать нормальным буржуазным писателем, но он был нужен вечности в качестве творца и гения, и ему не дали.

А многим – дали: пожалуйста, сколько хотите.

Перебрасываем мостик к нынешним временам – и что мы видим?

Борис Акунин не оскорбится, если мы назовём его буржуазным писателем? Акунин – кумир буржуазии, кумир мещанства, кумир интеллигенции. Но сам он не мещанин, и едва ли интеллигент, – он именно что буржуа, и весь вид его об этом вопиет.

Татьяна Толстая сама писала восхищённые эссе о буржуазии, панегирики, оды – так Маяковский восславлял «атакующий класс», как она любила в своё время буржуазию и буржуазный уклад; поэтому что тут говорить, нечего тут говорить. Возможно, сегодня буржуазия её подбешивает, но об этом она куда меньше рассказывает. Всё больше о пролетариате и скверных привычках пролетариата.