Захар Прилепин - Имя рек. 40 причин поспорить о главном [litres]

И снял «Калину красную». И вся страна, из уст в уста повторяла: Шукшин, Шукшин.

Хотите, не называйте это модой, а придумайте другое слово. Суть не изменится.

Суть сводится к одному: всем им было на что надеть цилиндр. Под жёлтой кофтой там была спрятана огромная душа.

Нынче, как и во все прежние времена, отдельные люди стремятся подвести глаза и выглядеть как Пьеро, но при этом «Ваши пальцы пахнут ладаном» у них всё равно не получается.

Другие готовы обрядиться в жёлтую кофту, но вообще не знают, что такое «Флейта-позвоночник».

Третьи рады примерить цилиндр и лаковые башмаки, но никогда не сочинят «Дорогая, сядем рядом…» или «Исповедь хулигана».

Иные могут жениться на актрисе, а «Коней привередливых» оседлать не смогут всё равно никогда.

Выворачиваются наизнанку – а «Калину красную» снять не в состоянии.

Жёлтую кофту не стоит надевать на пустое место. Снимаешь кофту – и ничего не останется.

Однако, если мы заранее пугаемся шума людского и моды, взрывного поведения и юной забубённости, предпочитая «проверенные ценности», – мы рискуем остаться в дураках, и при жизни Маяковского – Маяковского не узнать, и при жизни Вертинского – Вертинского не услышать, при жизни Шукшина – Шукшина не посмотреть.

А только ходить туда-сюда и повторять с насупленным видом – помните, как у Экзюпери? – «Я человек серьёзный, я человек серьёзный…».

Не стоит забывать, что самые большие глупости совершаются с очень серьёзным видом.

Больше доверчивости, больше легкомыслия, больше интереса к миру и открытости. Как у Пушкина. Как у Моцарта. Ещё, кстати, два модных персонажа.

Вы знаете, в своё время пришёл на землю один хороший человек, и принёс весть. И о нём стали говорить. Передавать слова его из уст в уста.

Но были и в те времена серьёзные и строгие люди, которые посчитали, что никому не нужен Новый завет, когда и так уже есть Ветхий.

И где теперь эти серьёзные люди?

Ах, какие ошибки случаются у серьёзных людей.

В творческих занятиях, на мой вкус, есть что-то неприличное.

Познакомился с кем-нибудь творческий человек, у него интересуются:

– А вы чем занимаетесь?

Он вдруг отвечает:

– А я писатель!

Кошмар какой-то: люди сразу попадают в тупик, ведь для приличия им надо поинтересоваться, а что именно он пишет, этот писатель, какие книги, про что. Обожаю этот вопрос «про что?» – какой, интересно, ответ предполагают люди услышать? «Про природу!» «Про себя!» Про что писал писатель Достоевский? Про идиотов и старух?

Писатель с неестественной и болезненной улыбкой называет свои книги, их, естественно, никто не читал, людям приходится, столь же неестественно и болезненно улыбаясь, пытаться вспомнить (а что вспоминать, если они книгу последний раз держали в руках двадцать лет назад), – короче, всем неудобно и хочется, чтоб это поскорей закончилось.

«Писатель» взят тут для примера, можно эту, с позволения сказать, профессию с лёгкостью заменить на другую: «А я, знаете ли, поэт!». «А я, если вы не в курсе, что странно, – художник!» «Как, а вы не знали? Я – кинорежиссёр». «А я – актёр!» «А я – критик!» (Последнее особенно смешно – можно с тем же успехом сказать: «А у меня язва желудка».)

«А я, наконец, музыкант».

Или даже так: «А я – известный музыкант».

Представляешься так, даже если ты более- менее известный, – и сразу понимаешь, какому количеству людей до тебя нет никакого дела. Большинству! Подавляющему большинству.

Музыкант? А где вас можно услышать?

Самое стыдное – тут же достать свой диск, причём не выпущенный на каком-то лейбле, а просто «болванку», – и эту «болванку», в липких пятнах, как будто на ней резали колбасу, музыкант, как болван, начинает всучивать ни в чём не повинному человеку.

А какие фильмы вы поставили, товарищ режиссёр?

Я поставил три «полных метра» и шесть короткометражек, в прокате они не были, но взяли в общей сложности шестнадцать призов на международных любительских конкурсах, да. И у меня снимались известные актёры… Коновальченко? Знаете? Он ещё играл адъютанта Хабенского? А Плохову? И Плохову не помните? Королеву эпизода? Она у меня в главной роли снималась в третьей картине.

Или, быть может, вы сами актёр, мой новый знакомый?

Да, я актёр, и довольно, знаете, успешный. Сейчас, только что, пробы были – впрочем, меня без проб готовы были взять… Режиссёр шепнул: «Ты Андрея Мерзликина переиграл, да, брат… Твоё время пришло!» Так что, главная роль, ну, одна из главных… Я, Пускепалис, Юлия Снегирь… У нас там будет с ней сцена, ой, не знаю, как и жене сказать… А до сих пор? До сих пор в моей карьере было несколько эпизодов, семь ролей в театре, спектакль «Веник, морж и совок», между прочим, прошёл три тысячи раз… Не видели?

Короче, одни проблемы с этими творческими профессиями. Лучше помалкивать о них.

Иное дело назвать какую-нибудь другую профессию: а я – фермер. А я – монтажник. А я – инструктор по дайвингу. Само собой, звучит: а я – нефтяник.

Но, по мне, не обязательно даже быть нефтяником, потому что если ты скажешь: «а я – слесарь», это звучит всё-таки весомей, чем если ты невпопад представишься «а я – поэт».

Можно предположить, как выглядит девушка, которая представляется: «Здравствуйте, а я – королева красоты!».

Так и хочется ей ответить: «Что, серьёзно?».

«Ну, да, серьёзно – королева. Подольск, 2007 год, олимпиада красоты среди профтехучилищ, серебро».

Вы думаете, я что-то имею против королев красоты? Нет, нет, ни за что. Я очень люблю королев красоты. Просто если ты королева красоты – рано или поздно это все и так должны понять. По крайней мере, те, кто это способен понять и оценить.

Творчество – слово напыщенное, преисполненное собственной значимости; когда я слышу, как мои коллеги по ремеслу впроброс говорят: «В моём творчестве часто бывают мотивы…» – мне сразу хочется бросить в них каким-нибудь не очень тяжёлым, но заметным предметом.

Какое, бог ты мой, «творчество», какие «мотивы», кто тебе их напел?

У действительно хорошего писателя Евгения Чижова есть одно ироническое наблюдение: «…быть великим, оказывается, совсем не так сложно. Куда проще, во всяком случае, чем быть непонятно кем – то есть собой».

Понимаете? Когда мы говорим о творчестве других и о поэзии других, о таланте тех людей, за которыми наблюдаем и которыми любуемся, – это одно, это нормально.

Но когда мы говорим это о себе, тем более, если нас не спрашивают, – происходит та самая подмена, которую забавно подметил Чижов: представляя себя как «поэтов» и «музыкантов», мы словно присваиваем себе ложный дворянский титул. А если этот титул с развесистым гербом отодрать – вдруг под ним окажется маленький, голый, напуганный, часто моргающий человек?