Александр Бушков - Крым и крымчане, или Тысячелетняя история раздора

Чуть забегая вперед, уточню (признаться, не без злорадства), что всей этой благодати Грушевский лишился в 1918 году. Имение оказалось на границе меж Румынией и новорожденной Чехословакией, Львов заняли поляки — и в тогдашней кровавой неразберихе было крайне трудно восстановить свои права на недвижимость. А киевский дом сгорел дотла — по нему шарахнули снарядом революционные морячки с бронепоезда, ненароком заскочившего в Киев. Остался один флигель…

Но это будет позже, а пока что Грушевский продолжал свои факирские штучки. Еще один образчик его творчества: печать доподлинная, а вот подпись к ней начертал Грушевский, по своему обыкновению недрогнувшей рукой. Хотя, как читатель может убедиться, надпись на чистейшем русском («староство» — всего лишь название своеобразной административной единицы, бытовавшее в Польше и Малороссии).

За свои труды Грушевский забронзовел — в прямом смысле слова.

В 1904 году группа его, выражаясь современным языком, фанатов предложила установить во Львовском научном обществе им. Шевченко его бронзовый бюст, в ознаменование десятилетней, с позволения сказать, «научной деятельности» во Львове. Профессор, скромно опустив глаза, согласился — и его бюст красовался на кафедре истории десять лет. В 1914 году, когда Львов заняла русская армия, он самым загадочным образом куда-то подевался. Исчезновение бронзового истукана до сих пор окутано тайной: пунктов приема «лома цветных металлов» тогда не было, а в качестве добычи он не годился никому…

В том же году, с началом войны, Грушевский, так благоразумно остававшийся все это время российским подданным, быстренько вернулся в Россию: негоже как-то было российскому подданному оставаться среди новоявленных врагов в лице австрияков.

В России его очень быстро подмела русская военная контрразведка, накопавшая на профессора немало интересного компромата. Грушевский подозревался не только в шашнях с австрийскими и немецкими секретными службами, но и в прямом участии в формировании воинских частей украинских «самостийников», так называемых «сечевых стрельцов». Формировали их австрияки, но и немцы давно были «в доле». Еще «железный канцлер» Бисмарк говорил: «Могущество России может быть подорвано только отделением от нее Украины… Необходимо не только оторвать, но и противопоставить Украину России. Для этого нужно только найти и взрастить предателей среди элиты и с их помощью изменить самосознание одной части великого народа до такой степени, что он будет ненавидеть все русское, ненавидеть свой род, не осознавая этого. Все остальное — дело времени».

В XIX веке государственные деятели не заморачивались неизвестной тогда «политкорректностью». Что думали — о том говорили.

И. Прокопенко цитирует воспоминания генерала русской армии Ю. Д. Романовского: «Несмотря на то, что Грушевский и его единомышленники обставили свою деятельность большой конспиративностью, русскому Генеральному штабу удалось в течение лета собрать исчерпывающие доказательства их сношений с Германией. Первоначально было обращено внимание, что при обмене военнопленными инвалидами немцы стали препровождать в Россию совершенно здоровых людей, преимущественно уроженцев Малороссии. Наблюдением и опросом их удалось установить, что они посланы немцами для пропаганды украинского сепаратизма и по прибытии в Киев должны были получать инструкции от специальных агентов, группировавшихся около газеты „Новая Рада“, руководимой ближайшим сотрудником Грушевского, неким Чикаленко».

Кстати, и деятельность поминавшегося Львовского научного общества им. Шевченко еще с 1907 года финансировал из секретных фондов германский Генеральный штаб…

Грушевский просидел за решеткой всего несколько месяцев, после чего вышел на свободу, и обошлись с ним удивительно мягко — вместо тюрьмы или Сибири, где ему было самое место, всего-навсего отправили в ссылку в Симбирск, а потом в Казань (по другим источникам, и вовсе в Москву). Причины столь удивительной мягкости так и остались неизвестными — то ли «исчерпывающие доказательства» оказались не столь уж исчерпывающими, то ли подсуетились большие друзья Грушевского, российские либеральные интеллигенты (к тому времени превратившиеся в серьезную и горластую силу, имевшую большое влияние на пресловутое «общественное мнение», да вдобавок научившиеся мастерски шантажировать правительство по самым разным поводам). А может, пана профессора вульгарно перевербовали и выкачали много интересной информации — дело в практике спецслужб обычное… Как бы там ни обстояло, «бородатый тролль», смело можно утверждать, отделался легким испугом…

Отступим назад на несколько десятилетий, перенесемся в Галичину, в которой австрийцы (а позже и вошедшие в долю немцы) пытались создать чистейший «украинский язык».

Теперь галичанский, пожалуй что, и в самом деле — особый язык. Могу судить по личному опыту. В 2005 году, в Киеве, на книжной ярмарке я разговорился с юной очаровательной галичанкой, как немного погодя выяснилось, студенткой-второкурсницей. Поначалу разговор откровенно зашел в тупик: исключительно потому, что она плохо понимала мой украинский, а я столь же плохо — ее галичанский. Перешел на польский, тогда только беседа и заладилась. Из искреннего любопытства поинтересовался: а что, в Галичине в школах не учили украинского? Очаровательная панна Иванна (как оказалось, впервые в жизни приехавшая «на Всхид», то есть на восток, на Левобережье из родных мест, располагавшихся даже гораздо западнее Львова) неподражаемо взмахнула ручкой и с ясной улыбкой поведала:

— Учили, конечно. Но то такой официоз… Нам достаточно и своего языка…

Но то — теперь. Были времена, когда большинство галичан ни о каком таком «своем языке» и не слыхивали. Более того, прорусские настроения были столь сильными, что первые памятники Пушкину даже раньше, чем в России, появились впервые в галичанских селах. Самый первый — в селе Велички в 1887 году.

Руководитель газеты «Новая Рада» Евгений Чикаленко

Русофильские настроения окрепли после 1849 года, когда через Галичину проходили русские войска, двигавшиеся на подавление венгерского мятежа. Люди увидели, что идет армия, говорившая почти на том же языке, молившаяся точно так же.

Однако и в Вене не дремали. Если поляки в свое время вели себя тупо-колонизаторски по отношению к жителям доставшихся им областей Малоросии, то австрийские политики и спецслужбисты оказались гораздо умнее и расчетливее. Стратегический план, рассчитанный на долгие годы, состоял в том, чтобы, как уже говорилось, оторвать от России Украину и превратить ее в «самостийную державу» под протекторатом Вены. Простым военным захватом, в Вене прекрасно понимали, решить дело не удастся — Российская империя была противником серьезным. Решено было «пойти в обход»: убедить малороссов, что они — особый народ со своим особым языком, не имеющий ничего общего с «москальскими колонизаторами» и обязанный добиваться «свободы».