Александр Бушков - Крым и крымчане, или Тысячелетняя история раздора

Для контраста — воспоминания профессора Киевского университета Сильвестра Гогоцкого: «Ежедневно мы говорим в деревне с простым народом по-русски без всякого переводчика, и не только примера не было, чтобы нас не понимали, но даже сами же эти простые люди рассмеялись бы, если бы мы, говоря с ними, стали их уверять, что они нас не понимают, и приводили бы к нашему разговору переводчика».

Правда, почти половину стихотворений Шевченко написал по-русски — как и поминавшиеся двадцать повестей. А после его смерти у самостийников оказался его дневник — написанный опять-таки по-русски. Выходило, что один из главных идеологов самостийности всю сознательную жизнь думал по-русски… О чем, конечно, «самостийники» помалкивали.

Самое интересное, что в те самые времена «разгула либерализма» при Александре II Шевченко, открытым текстом призывавший Украину освободиться от «москальского ига», ни малейшим преследованиям не подвергался — разве что его поставили под негласный полицейский надзор. И только. А отношения его с весьма важными персонами императорского двора оставались вполне теплыми. Великая княгиня Мария Николаевна, президент Академии художеств, утвердила его в звании академика. Другая великая княгиня, Елена Павловна, пожелала приобрести автопортрет Шевченко — тот его быстренько записал, за что и получил в канцелярии великой княгини двести рублей — по тем временам приличная сумма.

Ну что же, давно есть пословица: ласковое теля двух маток сосет… Несмотря на все «бунтарские» вирши Шевченко, тогдашние российские власти, включая членов императорской фамилии, относились к нему безусловно милостиво. Настолько, что собирались даже включить его изображение в список известнейших русских деятелей, которые должны были быть изображены на памятнике «Тысячелетие России», воздвигнутом в 1852 году (между прочим, Иван Грозный, сделавший для России в тысячу раз больше, чем иные, удостоившиеся такой чести, в этот список не попал — либерализм стоял на дворе, либерализм, и уже вовсю раскручивалась «черная легенда» о Грозном как о «полоумном сатрапе»…).

Сохранилась переписка начальника штаба Отдельного корпуса жандармов Потапова с другим генералом из той же системы, Евреиновым. Потапов: «В последнее время распространился слух, будто бы покойный литератор Шевченко, изображение которого предназначено к помещению в памятнике тысячелетию России, исключен ныне из фигур этого памятника. Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство почтить меня уведомлением, что могло быть, по Вашему мнению, поводом подобного слуха».

Ситуация, мягко скажем, нестандартная: видный чин корпуса жандармов всерьез озабочен «слухами» — хотя речь идет о человеке, открыто провозглашавшем самые что ни на есть сепаратистские идеи. Происходи дело в «доброй старой Англии», будь Шевченко ирландцем, его за подобную «высокую поэзию», и гадать не стоит, могли и отправить в морское путешествие в Австралию за казенный счет: в Британии, как показывают многочисленные примеры, со своими подобными «смутьянами» не церемонились…

Ответ Евреинова: «Имею честь уведомить, что в первоначально утвержденном Его Величеством списку лиц для помещения на барельефе памятника тысячелетию Российского государства литератор Шевченко, бывший еще в живых, поэтому уже не мог быть включен. После же смерти его возбужден был вопрос об изображении его в ряду известнейших русских писателей; но вследствие поданной об этом Государю Императору частной записки, Его Величеству не угодно было изъявить на то свое согласие.

Памятник «Тысячелетие России»

Об этом решении последовало официальное приказание и затем и изображение Шевченко на барельефе помещено не будет».

Кто был автором этой «частной записки», мне доискаться не удалось — но это, несомненно, кто-то, чье мнение оказалось для либеральствующего императора весьма авторитетным. Человек, без сомнения, умный и трезвомыслящий, относившийся к Шевченко так, как бешеный сепаратист того и заслуживал… А ведь могли и изобразить на тех барельефах!

«Повести Шевченко вышли уже после его кончины. Те, что уцелели. Теперь они вызывали всеобщее восхищение. Все удивлялись, как это их не печатали раньше. Естественно, высказывали предположения, что виновата царская цензура. И никто даже не подозревал, что стать при жизни русским прозаиком Тарасу помешали завистливые украинские друзья, демонстративно рыдавшие у его могилы.

Русская тоска…

Но очень украинская история!»

(О. Бузина)

Остается добавить, что преждевременная смерть Шевченко последовала не в последнюю очередь от жуткого алкоголизма — тут и постоянные походы по самым дешевым кабакам Санкт-Петербурга, и пристрастие к рому невысокого качества. Быть может, еще и нешуточная тоска из-за состояния вечной «раздвоенности», в которой Шевченко пребывал, сыграла свою роль…

Свято место пусто не бывает. В конце XIX века начал работу «виднейший украинский историк» Грушевский… Фигура, заслуживающая пристального рассмотрения.

Большая Советская Энциклопедия 1953 года к нему откровенно сурова: «Грушевский Михаил Сергеевич (1866–1934) — лидер реакционного буржуазно-националистического направления в украинской историографии, идеолог украинской контрреволюционной буржуазии». Вообще-то не всегда в Советском Союзе Грушевского припечатывали так сурово, было время, когда к нему относились совершенно иначе. Но давайте по порядку…

Михаил Грушевский, до 1917 года остававшийся подданным Российской империи, числился дворянином — но дворянство было свежеиспеченное, выслуженное отцом. Предки, по разысканиям О. Бузины, — сплошь мелкое духовенство из-под Чигирина, даже не сельские попики — дьячки, пономари. Церковное «унтер-офицерство», если можно так выразиться. Образование получил в России, где в 28 лет защитил диссертацию на ученое звание магистра истории. Однако делать научную карьеру в России не стал. Как предполагает О. Бузина, скорее всего, из-за того, что конкуренция была велика, и начинающему историку, абсолютно ничем еще себя не прославившему, трудно было бы конкурировать с тогдашними «звездами» вроде Ключевского, Соловьева. Вполне возможно, добавлю уже от себя, причина еще и в том, что Грушевский, как показали последующие события, был проникнут идеями «самостийности». Как бы там ни было, он без колебаний укатил в австрийский тогда Львов, где в тамошнем университете только что открыли императорско-королевскую кафедру истории Украины (которую австрияки толковали весьма своеобразно, но об этом позже). Профессором означенной кафедры Грушевский и стал.