Александр Бушков - Крым и крымчане, или Тысячелетняя история раздора

Отставной министр (не своей волей, а, в общем, с согласия Рады) стал формировать новые воинские части, так называемый «Гайдамацкий Кош», понемногу превратившийся в довольно крупную по тем меркам воинскую часть. С нею Петлюра и подавил большевистское восстание в Киеве, отбросил от города красные войска Муравьева.

В конце концов интриговавшие против Петлюры члены Рады во главе с Винниченко (они там грызлись, как собаки из-за кости) отстранили его и от командования гайдамаками — и Петлюра целиком ушел в журналистику.

А потом после уговоров занял совершенно новый пост — главы Киевского губернского земства — то есть руководил школами, больницами, амбулаториями и семинариями (семинарии были не только духовными, но и светскими, готовившими главным образом учителей).

Тут появились оккупанты и поставили во главе «державы» гетмана Скоропадского. Поначалу отношения Петлюры с ним были вполне нормальными. Сам гетман говорил: «Его политические убеждения не крайние настолько, что мне приходило даже в голову привлечь его в правительство» — и сетовал лишь на чрезмерную «завязанность» Петлюры с социалистическими партиями.

Однако последующие события чрезвычайно напоминают историю ученого доктора Будаха из не раз уже цитировавшегося романа Стругацких: «Герцог Ируканский хотел было дать ему дворянство, но передумал и решил посадить в башню»…

Отношения испортились. Петлюра принялся публично критиковать гетмана за репрессии против крестьян и другие грехи, земства стали легальным центром оппозиции Скоропадскому. «Правые» в окружении гетмана требовали отправить Петлюру за решетку, обвиняя его в подготовке переворота. Обвинения, надо сказать, были не вымышленными — еще при приходе гетмана Петлюра планировал его свергнуть, но не собрал достаточно сил. А теперь стал поддерживать тайные связи с глубоко законспирированной организацией офицеров гетмана, ранее служивших в войсках Центральной Рады. Того же самого требовали и немцы — за контакты Петлюры с представителями Антанты (каковые действительно имели место).

Петлюра просидел в тюрьме три с половиной месяца — потом выпустили, когда оккупанты стали покидать Украину и гетман отчаянно метался в попытках найти какой-то «новый курс», который ему поможет удержаться у власти. Тем временем оппозиция создала «параллельное правительство» — Директорию. Одним из главных ее деятелей стал непотопляемый Винниченко — после падения Грушевского преспокойно сотрудничавший с гетманом, а теперь решивший покончить и с ним. Петлюру сначала туда и не звали, очень уж не любил его Винниченко — но вмешались «сечевые стрельцы» и в ультимативной форме потребовали назначить Симона не просто членом Директории — «головным атаманом», то есть главнокомандующим. Директория скрепя сердце согласилась — Петлюра был популярен в войсках как защитник Киева от красных, противником призвания оккупантов на Украину, земский деятель, открытый враг гетмана и, наконец, «тюремный сиделец», пострадавший за идею.

В качестве верховного главнокомандующего Петлюра и начал наступление на Киев, который и занял практически без боя. Еще до этого часть гетманской армии перешла на сторону Петлюры, а часть попросту разбежалась кто куда. Силы у Петлюры имелись довольно значительные: к нему вдобавок массово приходили крестьяне (о причинах — чуть погодя).

Так что смена власти произошла едва ли не бескровно. О чем позже поведал в мемуарах гетман. В эмиграции это стало прямо-таки поветрием — писать мемуары. Писали все: великий князь Александр Михайлович и просто князь Феликс Юсупов, белогвардейские генералы и офицеры, видные политики Милюков и Чернов, Керенский, известная социалистка Анжелика Балабанова (одно время — любовница Муссолини, тоже социалистка со стажем), дочь Распутина… да масса народу. Нестор Махно объявил, что выпустит мемуары в десяти томах, но написать успел только четыре, потом умер — то ли от переутомления, то ли просто срок подошел…

Не избежал этого модного поветрия и бывший гетман. В своих воспоминаниях он подробно описывает свое безнадежное положение: «Ко мне явился комендант Прессовский и просил разрешения отпустить небольшую часть отдельного дивизиона, охранявшего меня, для выручки самого дивизиона, который ночью обезоружили. Я вышел на подъезд, поговорил с этим взводом и отпустил его…

Скандал! У меня больше ничего не оставалось. Сведения становились все тревожнее. Наконец, я получил уведомление, что арсенал взят, что военное министерство занято, следовательно, повстанцы были уже недалеко от нашего квартала».

Когда-то о разбитом казаками Ермака сибирском хане Кучуме ненавидевшие его местные говорили: все его ханство умещается под копытами его коня. Так обстояло и со Скоропадским — все его гетманство умещалось под подошвами его сапог. Уже оставшись в полном одиночестве, он побрел по киевским улицам на квартиру к своему адъютанту Данковскому, где собирался отсидеться в ожидании непонятно чего. Однако очень быстро Данковский уговорил его уйти, стращая, что его квартирные хозяева быстро выдадут гетмана победителям (вероятнее всего, Данковский в первую очередь опасался за собственную шкуру).

Скоропадский отправился к турецкому посланнику Ахмед Мухтар-бею. Турецкое посольство занимало аж два номера в гостинице «Палас». «Я сознавал, что все пропало. У меня была на душе тяжесть. Я думал, должен ли я все-таки отказаться от власти или не следует этого делать».

Ну не комик ли?! «Власти» у него, приютившегося в уголке одного из гостиничных номеров, не было никакой. Поразмыслив, он написал «отречение». И немцы великодушно дали ему местечко в одном из своих поездов — правда, о том, как это происходило, Скоропадский отчего-то не поминает ни словечком.

В экранизации «Белой гвардии» Булгакова бегство гетмана изображено, пожалуй что, в крайне приглядном для Скоропадского виде: в последний момент немцы замотали ему физиономию бинтами, дали солдатскую шинельку, и покатил бесприютный беглец в неизвестность с пустыми карманами…

На деле все происходило иначе. По достойным доверия источникам, гетман, отнюдь не жевавший уныло в эмиграции сухую корочку, вывез в Германию немало добра: золото, камушки, картины старых мастеров и другие ценности. Добра у него хватало, спаленный крестьянами Тростянец был далеко не единственным имением гетмана. Значит, были какие-то предварительные договоренности с немцами, места для багажа, немаленькие труды по перевозке «скарба», требовавшие времени и усилий не одного человека. Однако, как уже говорилось, любые подробности своего отъезда в Германию гетман старательно обошел молчанием, а сие неспроста…