Александр Мелихов - Застывшее эхо (сборник)

Коммунистическая власть тоже довольно скоро поняла, что равенство индивидов – вещь более или менее возможная, но равенство культур – опасная утопия, возможна и необходима лишь декорация этого равенства. И после десятилетий страшного террора национальное замирение удавалось поддерживать столь малой кровью, что наивным людям этот вынужденный худой мир до сих пор представляется дружбой народов. Однако в советской империи простор открывался только личным, но не национальным амбициям, а потому все брюзжали, но оставались живы.

Нечто подобное можно было бы осуществить и в мировом масштабе, если бы Голиафы не взращивали друг против друга пламенных Давидов, увеличивая число игроков на международной арене, что уже само по себе затрудняет возможность разделения сфер контроля, и, что еще хуже, увеличивая его за счет пассионариев, готовых ставить на карту даже собственную жизнь, не говоря уже о прочей человеческой плотве.

Рано или поздно кто-то из сбросивших ярмо Давидов наконец сумеет-таки ввергнуть человечество в мировую войну, если, к счастью, немногочисленные и относительно рациональные Голиафы не осознают, что главную опасность для каждого из них представляют не другие Голиафы, которым есть много что терять, а бесчисленные Давиды, которым терять, как им кажется, почти нечего. Если каждый Голиаф станет держать в узде своих героев и не подзуживать чужих, мир получит шанс на новую передышку. На собак волка в помощь не зови, кажется, так выражался Солженицын? Использовать в собственных целях национальный реваншизм так же трудно, как извлечь выгоду из атомной войны, – национальные пассионарии могут работать только на себя.

Но если отказ от использования ядерного оружия как-то можно зафиксировать в международных договорах, то отказ от использования энергии национального реваншизма может хотя бы отчасти контролироваться лишь мировым общественным мнением, которое в значительной степени либерально. И вот для него-то, вопреки либеральному же принципу «Закон один для всех», считается справедливым поддерживать национализм слабых наций и осуждать национализм сильных, закрывать глаза, когда слабые нации нарушают права человека в борьбе против сильных, и немедленно открывать их, когда ровно то же самое делают сильные, – и этим поддерживать скрытую и явную борьбу всех против всех до бесконечности.

«Сильные должны удерживать слабых от разнузданности, а потому они должны становиться все сильнее», «Сильные не должны раздражать слабых своей силой, а потому они должны становиться все слабее» – каждая из этих парадигм имеет свои плюсы и свои минусы, но их совместное применение, как это делается сейчас, объединяет только минусы. Строгать доски в новой бане или не строгать, спорили евреи в одном местечке: если не строгать, будут занозы, если строгать, будет скользко… И раввин принял компромиссное решение: доски строгать, но класть строганным вниз.

Похоже, современная цивилизация и есть тот самый раввин.

Муаммар Каддафи – типичный диктатор той эпохи, когда главным двигателем истории сделались унижения не экономические, а культурные. Куда более непримиримые, ибо культура – не развлечения и обряды пополам с нарядами и блюдами, но психологическая защита от экзистенциального ужаса, чувства кратковременности и бессилия человека перед космосом. Социальные унижения ранят нас так глубоко именно потому, что униженность в миру открывает нам глаза на униженность в мироздании. Поэтому за унижение своей культуры, своих возвышающих обманов люди готовы мстить торжествующим конкурентам гораздо более жестоко, чем за ущерб материальный.

Сегодня миллионные массы во многих странах мусульманского Востока лишились экзистенциальной защиты, а значит, обрели острую нужду в вождях, которые хотя бы символически мстили их обидчику Западу, вольно или невольно разрушившему культурную крышу, защищавшую людей от созерцания безжалостного космоса. Поэтому надеяться, что в «обиженных» государствах смогут усидеть прозападные лидеры, означает не понимать, что для народов гордость важнее алчности, что для них унижение есть сама смерть, ибо у людей исчезают причины хоть чем-то жертвовать своему народу, если он не способен наделить их чувством причастности чему-то прекрасному и бессмертному.

Народные вожди в обиженных странах не удержатся наверху, если не будут играть роль народных мстителей, каким бы путем они ни пришли к власти – путем выборов, как, скажем, Ахмадинежад, или путем военного переворота, как, например, Каддафи. Запад может выбирать лишь из двух типов антизападного лидера – условно говоря, тирана, попирающего демократию, и любимца народа, на демократию опирающегося. Оттого-то среди западных политиков так и не возникло единства, на чью сторону встать в войне Каддафи с его противниками. С одной стороны, препятствовать власти подавлять мятеж есть нарушение суверенитета, с другой – применение авиации и тяжелого вооружения есть чрезмерное применение силы, с третьей стороны…

Но если руководствоваться не принципами, а интересами, то, на мой взгляд, тиран для Запада предпочтительнее, чем любимец, ибо внутренние враги, которых плодит всякая тирания, отнимают у вождя силы и возможности обратиться вместо второстепенных врагов социальных к врагам главным – экзистенциальным, от врагов в миру к врагам в мироздании. Все, что Запад может получить в результате соблюдения демократических процедур, – сменить врага, у которого связаны руки, на врага, у которого руки свободны. Авантюрист светского толка лучше религиозного фанатика, который рано или поздно завершит череду авантюристов и марионеток, ибо именно фанатики служат не тактическим, но стратегическим целям обиженных народов – формированию экзистенциальной защиты.

Идеальный для Запада правитель враждебного Востока – тиран, сидящий на вулкане народного гнева, достаточно сильный, чтобы не дать вулкану свергнуть себя самого, но недостаточно могущественный, чтобы осуществить направленное извержение в сторону стратегического врага. Этот статус кво Западу и следовало бы поддерживать, не надеясь (что уже его не раз подводило) использовать вулкан в своих интересах: ни один народ подкупить невозможно, ибо ничего равноценного иллюзорному бессмертию или хотя бы какой-то причастности к оному человеческая фантазия не изобрела и не изобретет. И сколько бы Запад ни мочил «плохих» мусульман, защищая «хороших», он лишь готовит их будущее объединение против себя.

Интересы же России не совпадают полностью ни с Востоком, ни с Западом. Тактические интересы подталкивают нас к союзу с Западом, но, поскольку не мы являемся главной мишенью «униженных и оскорбленных», очень уж усердствовать в этом направлении тоже не стоит, чтобы не нажить в чужом пиру похмелья, а в чужой драке синяков. Экзистенциальных же союзников у нас нет и вовсе, ибо ни с одной корпорацией культур нас не объединяет совместное чувство избранности.