Александр Проханов - Крах однополярного мира

Одновременно мы имеем дело с явным «кризисом будущего» в массовом сознании. Место научной фантастики, очень популярной полвека назад, заняла «фэнтези» — будущее в прошлом. В массовом сознании происходит переход от науки и техники к религии и магии, от Жюля Верна к Кастанеде.

Имеет место застой в фундаментальной физике — несмотря на обилие «нобелевок», результатов, сравнимых с квантовой теорией и теорией относительности, не было и нет. Другие науки — такие, как химия или география — можно сказать, решили свои фундаментальные проблемы. Основные «континенты» в научном пространстве, играющие для нас принципиальную роль, уже открыты — пришло время их осваивать. Если в XX в. центральными фигурами были ученые, то сейчас наступает век инженеров . В результате — чем отличается наш современный быт от быта 1960-х годов прошлого века? Кроме мобильников и ноутбуков, мы почти ничего не приобрели и, видимо, многое в социальной сфере потеряли…

Однако в «быстром времени» всё выглядит иначе. В США надувается пузырь высокотехнологичных компаний, прежде всего, информационно-коммуникационных (ИКТ). Последние вкладывают гигантские средства в искусственный интеллект и беспилотный транспорт. Инвестиции Amazon, AlphaBet (Google) или Microsoft в исследования и разработки ежегодно превышают 10 млрд. долл. «Венчурные» инвестиции в США уже превышают 60 млрд. долл. в год. Увеличивается число «единорогов» — частных стартапов, стоимость которых превышает 1 млрд. долл.: в 2015 г. их насчитывалось 141, а в 2018 г. — уже 263, причем из них 123 — в США. Их общая капитализация в 850 млрд. долл. никак не связана с их текущими прибылями. Так, самый большой «единорог» — Uber, оцененный в 68 млрд. долл., — так и не смог «выйти в плюс». Эксперты и представители высокотехнологичных компаний уверяют, что уроки «кризиса доткомов», краха «новой экономики» США 2000-х гг. учтены, и теперь всё будет иначе. Поверить в это трудно — перед тем, как «пузырь» лопнет, всегда говорится то же самое.

Можно напомнить большие надежды на освоение космоса и развитие авиации, сверхзвуковые ТУ-144 и Conconrd. Однако, мы по-прежнему летаем на Boeing-737 (появился в 1960-х гг.) и Airbus 320 (1980-е гг.).

Тем не менее, активная работа идет, её результаты могут быть неожиданными, и в целом у работающих есть шанс обогнать тех, кто лишь наблюдает за этим процессом.

И здесь следует вернуться к гуманитарно-технологической революции, к влиянию общества на технологии и технологий на общество. Главный урок постмарксистской социологии сводится к тому, что одному и тому же базису могут соответствовать разные надстройки.

Реализация императива «экономика для человека» позволяет разбудить его высшие способности в занятиях наукой, искусством, инженерным и социальным творчеством. Освободившиеся от утомительной ежедневной рутины, люди могут пойти вверх. Эта возможность лежит в основе коммунистического мировоззрения «Империализм убивает моцартовское (творческое . — авт. ) начало даже в тех, кто в высшей степени расположен к его раскрытию. Коммунизм же пробудит это начало даже в тех, кто отчужден от этого, спящего в нем начала», — так формулирует эту надежду известный российский политолог Сергей Кургинян.

И развитие технологий дает для этого все возможности. Можно повышать квалификацию, сокращать рабочее время и делать его более дорогим. Идеологи постиндустриализма Э. Тоффлер и Д. Белл, вероятно, имели в виду именно эту траекторию. Белл писал, что если индустриальное общество создало конвейер, постиндустриальное общество приведет к поточному созданию информации, к появлению «когнитариата» — «интеллектуального класса, представители которого на политическом уровне выступают в качестве консультантов, экспертов или технократов». Возникла иллюзия, что этот «креативный класс», «креаклы», «серые кардиналы» при правящих элитах получат и часть политической власти. А в будущем, по мере развития технологий, станут ещё более влиятельной силой. При этом классики постиндустриализма подчеркивали, что доля сектора услуг в ВВП развитых стран неуклонно растет. И действительно, за 1960–2007 гг. доля промышленности в глобальном продукте сократилась с 40 % до 28 %, а доля занятых — до 21 %. В США в сфере услуг создается более 80 % ВВП.

С 1960-х гг. по настоящее время огромное количество экспертов и политиков толкуют, что экономика будущего — это экономика услуг.

К сожалению, радужные надежды «когнитариата» не оправдываются. «Надстройка», создаваемая мировыми элитами, оказывается совсем другой. Происходит девальвация труда, его стоимости и сложности, рост неравенства и формирование сословного общества. Семь из десяти самых быстрорастущих профессий США в рейтинге Bureau of Statistics связаны с низкооплачиваемым рутинным трудом: это сиделки, официанты, повара, продавцы, курьеры.

Вместо «экономики услуг» создается «экономика слуг». Социальное диктует экономическому, происходит ренессанс самых непроизводительных, рутинных и архаичных профессий. Масштабная деиндустриализация привела к тому, что начал «таять» сам «когнитариат». Упрощается и социальная структура, оформляются классы «слуг» и «господ», сокращается прослойка «среднего класса», всё больше функций которого препоручается машинам. История поворачивается вспять.

В статье А. Сахнина ряд аргументов, которой мы привели выше, эта тенденция определяется следующим образом: «Старый афоризм Розы Люксембург «Социализм или варварство» сегодня приобрел новый смысл. Мы на всех парах движемся в новое варварство: в экономику, где человек может потребляться только как тело, как расходный материал; в общество, где власть человека над силами природы заменена господством человека над человеком».

Мир — в точке бифуркации. Наше будущее — под вопросом. Одно лишь отношение к знанию, не является параметром порядка в современном мире. Дэниел Белл, Макс Вебер и множество других социологов, отодвигающих классовое на второй план, были неправы.

Мир сложнее. Надо учитывать и технологическое, и социальное, и гуманитарное развитие в их взаимосвязи. В век синтеза и эпоху самоорганизации это естественно.

Будущее определится тем, насколько быстро и эффективно пройдет гуманитарно-технологическая революция, будем ли мы подчиняться созданным нами самими инструментам или управлять ими; позволим ли мы истории двигаться вперед или согласимся с теми, кто поворачивает её назад…

Гуманитарно-технологическая революция является главной надеждой на то, что удается обойтись без разрушительных социальных революций и пойти в будущее эволюционным путем. Повестка дня на XXI в. должна определиться в ближайшее десятилетие.