Александр Проханов - Здравствуй, мобилизация! Русский рывок: как и когда?

Дальнейшее развитие этих планов послужило основой для создания «запасных» площадок советских индустриальных гигантов на Востоке страны, их беспрецедентной переброске на эти площадки в 1941–1942 гг., более известной под названием эвакуации, что, в конечном итоге, сыграло выдающуюся роль в Победе 1945 года.

С другой стороны, успешную скрытую мобилизацию, но в сугубо военном плане, провела Финляндия накануне «зимней войны» 1939–1940 годов, развернув еще в октябре 1939 года, под видом «учений резервистов», 6 дополнительных дивизий, в результате чего численность финской армии возросла с 37 до 127 тысяч человек, то есть советские войска в начале войны неожиданно для себя столкнулись с вчетверо-впятеро более сильным противником, чем предполагалось. В «сталинской» разведке тогда «полетели головы», но ведь, хотя масштаб проведенной операции был «не тот», «школу» российского императорского генштаба у Маннергейма из-за этого никто отрицать не будет. Да и «общий язык» с финским маршалом, несмотря на блокаду Ленинграда, повлекшую за собой сотни тысяч жертв гражданского населения «колыбели революции», Сталин впоследствии нашёл…

Точно так же после войны, по мере появления и развития новых видов оружия (атомного, термоядерного и т. д.) и пространств собственно военного конфликта деформационного уровня (например, помимо традиционных суши, воды и — со времён Первой мировой — воздуха, появились сначала космическое, а затем — «электронное») данная, уже опробованная, методология распространялась и на них. То же самое должно быть, по идее, справедливо и для системных конфликтов информационного и трансформационного уровня, которые все вместе определяются сегодня ёмким синтетическим термином «гибридная война».

Всё это, учитывая также роль «ведомства Берии» в реализации мобилизационного проекта в годы войны, а также атомного и ракетно-космического проекта сразу после её окончания, заставляет предположить, что центр мобилизационного планирования сместился из генштаба, которому оставили собственно военные вопросы, в спецслужбы СССР и связанную с ними часть партийно-государственного аппарата.

Многие исторические события, по крайней мере — ХХ и ХХI веков, если рассматривать их с точки зрения данной гипотезы, могут обнаружить совершенно неожиданные связи между собой, выстраиваясь в сложные динамические структуры.

Особое место в этом ряду занимает грандиозный крах советского проекта, со второй половины 60-х годов внезапно утратившего свою социально-экономическую эффективность, и практически одновременный невероятный скачок экономики КНР, которая, как отмечают Юрий Тавровский, ныне покойный Александр Анисимов и другие видные китаисты, на протяжении нескольких десятилетий(!) демонстрировала темпы роста намного большие, чем даже заявленные официально 7-8-10 %.

Нечто подобное демонстрировала Западная Германия в 50-е годы, Япония — в 60-е, «новые азиатские тигры» — в 70-е. В 80-х пришёл черёд китайского «красного дракона».

Если считать известное в качестве формулировки «закона сохранения материи» высказывание М.В. Ломоносова: «Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому», — соответствующим действительности, то в данной ситуации естественно сделать вполне определённые выводы. Прежде всего — о том, что высказанные выше соображения о существовании, реализации современного российского мобилизационного проекта и его существенной преемственности по отношению к мобилизационным проектам 1913 и 1926 годов, а также к мобилизационным проектам предвоенного, военного и послевоенного времени, имеют право на существование в статусе гипотезы, с которой наблюдаемая картина событий совпадает лишь частично. В то же время, следует признать, что ничего существенного в данной картине этой гипотезе напрямую не противоречит.

Разумеется, решающей «точкой бифуркации», после прохождения которой станет понятно, в каком направлении развивается столь сложная система, как «Большая Россия», окажется переход к фазе открытой социально-экономической и политико-дипломатической мобилизации нашей страны.

Закон неравномерности развития мировой системы капитализма, открытый ещё В.И. Лениным, является частным случаем асимметрии и анизотропности той Вселенной, в которой мы существуем. Теория глобальных технологических укладов (ГТУ) человеческой цивилизации, разработанная С.Ю. Глазьевым, в качестве одного из следствий предполагает, как правило, смену пула стран-лидеров при переходе от одного ГТУ к другому. На современном историческом этапе наблюдается переход от пятого ГТУ (информационно-электронного, с доминирующей технологией микроэлектронных компонентов, период экспоненциального развития 1983–2010 гг.) к шестому (нанотехнологии, гелио- и субъядерная энергетика).

Соответственно, англосаксонский блок, который являлся доминирующим лидером I-го ГТУ (Великобритания), II-го ГТУ (Великобритания), III-го ГТУ (Великобритания, совместно с Германией и США), IV-го ГТУ (США, совместно с СССР) и V-го ГТУ (США), стоит перед угрозой полной утраты позиций в лидирующем пуле VI-го ГТУ, что обусловливает его запредельно высокую агрессивность на международной арене. Конфликтный потенциал сегодня находится на «красной черте» фактически во всех аспектах и сферах жизнедеятельности человеческой цивилизации. Задачей различных государств современного мира, в первую очередь — России и Китая, является не допустить создания такой «разницы технологий» в пользу «империи доллара» Pax Americana, которая позволила бы последней «стереть с лица земли» своих конкурентов и установить на планете Земля глобальный «электронный концлагерь», с возможной и даже неизбежной в дальнейшем трансформацией человеческой цивилизации в «транс/постчеловеческую» фазу. При этом практически неважно, возникнет ли подобная критическая «разность технологий» за счёт тотального преобладания «империи доллара» в одном из пространств нынешней «гибридной войны» — например, информационных технологий Big Data и «искусственного интеллекта», либо она сформируется как сумма небольших неравновесных преимуществ в нескольких таких пространствах (пример украинского «евромайдана» 2013–2018 гг. наглядно демонстрирует и раскрывает реализацию подобного сценария в рамках пока одного, хотя и достаточно крупного государства, где изначально сторонники необандеровского «европейского выбора» не имели даже системного преобладания, являясь маргинальным региональным меньшинством).