Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Другое дело, что внутрипартийная борьба, панический страх А. Жданова быть обвиненным в «буржуазном либерализме», его упреждающий удар по своим же ленинградцам в стремлении показать себя еще большим сталинистом, нежели сам Сталин, трагически отразился на судьбах конкретных людей. Кроме запрета на публикации, а значит и куска хлеба насущного, у А. Ахматовой и М. Зощенко в 1946 году отбирают даже продовольственные карточки. А это в то послевоенное время пострашнее, чем выговоры.

Литературная общественность быстро пришла в нужное власти чувство паралича и ужаса. Еще раз сошлемся на дневники Корнея Ивановича Чуковского, уникальную летопись жизни. Обратите внимание, речь в записи идет в сущности о рутинном литературном процессе, но какие добавились в него краски после выхода известного постановления: «….я получил за подписью Головенченко (директора Гослитиздата) приглашение на заседание Редсовета – причем на повестке дня было сказано:

1. Решение ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда” и “Ленинград” и задачи Гослитиздата.

2. Обсуждение состава сборников избр. произведений Н.Н. Асеева и И.Л. Сельвинского и третьей книги романа В.И. Костылева “Иван Грозный”.

3. Обсуждение плана полного собр. сочинений Некрасова. Таким образом, моя работа над Некрасовым должна будет обсуждаться в качестве одной из иллюстраций к речи тов. Жданова о Зощенко, Ахматовой и проч. Я пришел в ужас… Бессонница моя дошла до предела. Не только спать, но и лежать я не мог, я бегал по комнате и вылчасами… К счастью, все обошлось превосходно. И все это было наваждением страха» (98).

Но, конечно, далеко не все заканчивалось таким хэппи-эндом. Так, уже готовившийся к публикации в 1946 году роман «Мастер и Маргарита» после постановления «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» из планов был срочно изъят и пришел к читателю, как мы помним, лишь спустя двадцать лет.

Власть, перейдя в наступление на идеологическом фронте, на достигнутом не остановилась и инициировала целую череду различных идеологических постановлений ЦК ВКП(б): «О репертуаре драматических театров и мерах по их улучшению», «О кинофильме “Большая жизнь”», «Об опере Мурадели “Вечная дружба”» и др. Они дали сигнал к публичной проработке многих выдающихся деятелей культуры, в том числе Э. Казакевича, Ю. Германа, С. Прокофьева, А. Хачатуряна, Д. Шостаковича, С. Эйзенштейна и др. Но что касательно именно М. Зощенко и А. Ахматовой, то уже 13 мая 1947 года публиковать произведения Зощенко снова официально разрешили. Ахматова же 14 февраля 1951 года получила официальный документ о своем восстановлении в Союзе писателей СССР. А ведь незадолго до того состоялись казни обвиняемых по «Ленинградскому делу»… Контраст впечатляющий и он обнаруживает, против кого в действительности была направлена атака в 1946 году. Л. Берия и его сподвижники могли праздновать полную победу над ждановцами, а победителю полагается быть великодушным [113] Кроме того, успешное испытание ядерной бомбы, процесс создания, которой курировал все тот же Лаврентий Павлович, снова вернул его в разряд звезд первой величины. Курчатов и Берия за выдающиеся заслуги в укреплении могущества нашей страны были отмечены высшими наградами, большими денежными премиями и специальными грамотами о пожизненном статусе почетных граждан Советского Союза. Все участники советской атомной программы получили дополнительные привилегии: бесплатный проезд в транспорте, государственные дачи, право поступления детей в высшие учебные заведения без вступительных экзаменов. . А знаменитое постановление, жертвами которого стали Ахматова и Зощенко, лишний раз напомнило «разбаловавшимся» во время войны интеллигентам их место при государственной кормушке: «ЦК ВКП(б) в постановлении от 14/VIII 1946 о литературно-политических журналах “Звезда” и “Ленинград” со всей резкостью подчеркнул, что советские журналы как научные, так и художественные, не могут быть аполитичными. Они должны руководствоваться тем, что составляет жизненную основу советского строя, – его политикой», – назидательно писала Большая Советская энциклопедия (99).

Вскоре после смерти Сталина, как бы предвкушая грядущую «оттепель», был созван Второй съезд советских писателей (декабрь 1954 г.). Живописнейшее описание его оставил Ю. Нагибин, хочется привести его максимально дословно: «Как в бреду, как в полпьяна – две недели жизни. Выбрали – не выбрали, назвали – не назвали, упомянули – не упомянули, назначили – не назначили. Я, кажется, никогда не доходил до такой самозабвенной ничтожности… И само действо съезда, от которого хочется отмыться. Ужасающая ложь почти тысячи человек, которые вовсе не сговаривались между собой. Благородная седина, устало-бурый лик, грудной голос и низкая (за такое секут публично) ложь Федина. А серебряно-седой, чуть гипертонизированный, ровно румяный Фадеев – и ложь, утратившая у него даже способность самообновления; страшный петрушка Шолохов, гангстер Симонов и бледно-потный уголовник Грибачев. Вот уж вспомнишь гоголевское: ни одного лица, кругом какие-то страшные свиные рыла» (100). «Съезд писателей»! и на тебе – «рыла».

Белый и пушистый Нагибин продолжает: «Не забыть, как мы вскакивали с рюмками в руках, покорные голосу невидимого существа, голосу, казалось, принадлежавшему одному из тех суровых святых, что взирали на наше убогое пиршество со стен Грановитой палаты. Покорные этому голосу, мы пили и с холуйством, которое даже не могло быть оценено, растягивали рты в улыбке (Основной банкет шел в Георгиевском зале, и нам он транслировался по радио.)» (101). Как видим, после смерти Сталина писатели, пусть даже и в дневниках, снова осмелели. Да что там писатели! На заседании редколлегии идеологического журнала «Вопросы истории» сам редактор партийного издания сказал: «Вот письмо мерзавцаСталина к товарищуТроцкому» (102). А разные выпуски т. н. советских «народных» пословиц: в 1948 году «Сталинский указ, что отцовский наказ», «За Сталиным идти – в счастьи жить и цвести»… В издании 1961 года те же «народные мудрости» звучат уже иначе: «Ленинский указ, что отцовский наказ», «За Лениным идти – в счастьи жить и цвести». Смех, да и только.

ХХ съезд породил множество вопросов: какова степень дозволенной свободы в новых условиях, будут ли наказаны виновные в массовых репрессиях, какие задачи работодатель (государство) ставит перед писателями ныне? Выход нового издания Большой Советской энциклопедии, официального кладезя мудрости, срочно приостановили. Она как раз дошла до буквы «С» и следующий том предполагалось полностью посвятить Сталину, Сталинским премиям, Сталинской конституции и т. д. А здесь начинались разночтения. И далеко не всегда ответ был очевиден. А. Мариенгоф, друг С. Есенина, доживший до тех дней миновав жернова репрессий, возмущается: