Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Но в перспективе оказалось значительно важнее, что когда миллионные советские армии дошли до Берлина, Вены, Праги, Будапешта, прошли через территории многих европейских государств, обычные советские граждане увидели, что даже после пяти лет разрушительной войны и гитлеровской оккупации жизнь там оказалась совсем не такой беспросветной, как рисовала наша пропаганда, что во многом население жило лучше, чем советский человек. Не только в Восточной Пруссии, но и в Чехии, Словакии, Венгрии в погребах крестьянских хозяйств висели окорока, колбасы, сыры; велосипеды или часы роскошью не считались, а люди одеты не в лохмотья. Они прочувствовали, какой уровень жизни существует за рубежом, и, возвратившись с фронта, стали другими людьми – с более широким кругозором, с другими требованиями к строю. Впервые за время Советской власти (да и вообще со времени наполеоновских войн) многомиллионные массы могли воочию увидеть плюсы европейской цивилизации. Стремление жить в соответствии с тамошним уровнем жизни многократно усилилось.

Желание ликвидировать разрыв немедленно и заполучить понравившееся приняло форму грандиозного мародерства, которым занимались все – от солдата до маршала. Специально было создано особое Главное управления советского имущества за границей (ГУСИМЗ), которое не только управляло огромным трофейным имуществом, попавшим к нам после войны. Об автомобилях, скульптурах, картинах и говорить нечего. Их тащили целыми эшелонами.

«Совершенно секретно.

Комиссия партконтроля при ЦК ВКП(б).

Государственной важности.

Особая папка…

26 июня 1948 года в 01:30 на железнодорожную станцию Виттенберг (в советской зоне оккупации Германии) был подан советский воинский эшелон № В-640-07 с заданием погрузки и вывоза на территорию СССР технического оборудования в рамках соглашения по послевоенным репарациям. К эшелону был прицеплен спецвагон, охраняемый офицерами “Смерш”, которыми командовал подполковник Степанов Иван Герасимович, командированный из Москвы. Согласно секретной накладной, находящейся у подполковника Степанова, в спецвагон были погружены трофейные дела из местного архива нацистской партии и гестапо. Однако нам удалось получить неопровержимые доказательства того, что в вагон были погружены 45 (сорок пять) оцинкованных ящиков с изделиями из драгметаллов, золотого лома, монет, золота и платины в слитках без указания адреса получателя в СССР…

Эшелон должен был следовать по обычному маршруту через Варшаву и Брест, далее, на Москву. 29 июля в 2 часа ночи эшелон прибыл на пограничную станцию Брест, где при проверке эшелона военным комендантом станции майором погранвойск Сухоруковым выяснилось исчезновение спецвагона вместе с охраной. Проверка, проведенная по линии следования эшелона, показала, что указанного вагона не было уже на пограничной с Польшей станции Франкфурт-на-Одере. Все попытки выяснить подробности исчезновения спецвагона пока не дали результатов, т. к. органы не содействуют в проведении расследования…» Внизу подпись Шкирятова, а еще ниже резолюция Сталина: “Что значит – не содействуют?!! т. Абакумов! Арестовать пп. Степанова и доложить!”

На ваш исх. № 1884-48Б от 14 сентября 1948 г. Секретно.

В ЦКК при ЦК ВКП(б) т. Шкирятову М. Ф.

Подполковник Степанов Иван Герасимович в кадрах Министерства не числится…» (46)

Случай не единичный. Не отсюда берут начало некоторые «частные коллекции», появившиеся у иных «пролетарских» чиновников после войны?

Взаимному неприятию европейцев и пришедших к ним с востока освободителей от Гитлера добавились и военные эксцессы, вроде изнасилований, языковой барьер, разность в уровне бытовой культуры. «Наблюдательный Гроссман говорил мне:

– Понимаете, когда стальная армада наших танков, гремя, входила в город по пятам отступающих немцев, это производило на поляков сильное впечатление. Но когда наши солдаты и офицеры не знали, как открыть бутылку лимонада, который здесь закупоривают не пробкой, а особым стеклянным шариком, то это вызывало снисходительную и презрительную усмешку. Конечно, это мелочь, но она характеризует отношение» (Б. Ефимов) (47). Высокомерное презрение к простым людям, которые спасли их от коричневой чумы, еще сыграет свою роль в восприятии СССР «просвещенными» европейцами. Тем более, не только армады советских танков прикатили с Востока, но и экзотические верблюды с 8-й гвардейской армией в Берлин ворвались. Азия-с, понимаешь…

И еще важный момент, который часто упускают исследователи.

Наряду с увиденными собственными глазами отличиями между уровнем жизни, это шок нашего народа от того, что такие «передовые», «цивилизованные» народы могут быть столь жестоки. Немецкая смесь чистоты, аккуратности, качества прекрасно сочетались с массовыми убийствами. Немецкий (и не только немецкий) солдат мог угостить ребенка шоколадкой, потом пристрелить, если тот мешал ему спать. «Вторая мировая война сказалась на взаимоотношениях России с Западом неизгладимым образом. Две ее черты утвердились в русской памяти на многие десятилетия. Первое – это немыслимая жестокость агрессора, предложенная им борьба на тотальное уничтожение славян, евреев, всех «унтерменшей» восточноевропейского мира. Это было неожиданным, это сделало даже прежнюю сталинскую антикапиталистическую пропаганду бледной, это трагическим образом изменило представление русского народа о соседях на Западе в целом» (48). Восхищение качеством часов не отменяет скорбь о жертвах «точного, как часы» механизма убийства мирных граждан. Это разделение на десятилетия. Тем более, что жестокие бомбардировки слабых стран «передовыми демократиями» продолжаются и не дают оснований для спокойствия. Запад есть Запад, а Восток есть Восток – и вместе им не сойтись.

С. Кара-Мурза: «Нет сомнений и в том, что на геополитические представления советского руководства (и, думаю, самого И.В. Сталина) повлияли труды, созданные в эмиграции в русле культурно-научного направления, называемого евразийством .

Это было развитие концепции России-СССР в рамках цивилизационного подхода» (49). Речь идет о том, что само развитие СССР вне концепции «мировой революции» диктовало руководству страны необходимость опоры не на космополитические идеалы, а на необходимость освоения восточного и северного экономического пространства собственной страны, опоры на собственные неисчерпаемые ресурсы и, как следствие, возрождения национальной идеологии, явные признаки чего мы наблюдаем с середины 1930-х годов. Однако послевоенные геополитические реалии требовали непосредственного участия СССР в экономической и политической жизни Европы, а значит – выходом из двух десятилетий изоляционизма.