Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Ах, эти проклятые визы, сколько переживаний из-за них в среде интеллигенции! Дневники Е. Булгаковой просто кишат драматическими заметками: «Были вечером у Калужских. Они рассказывали, что из списка актеров, едущих в Париж, вычеркнули нескольких, в частности, Кторова, Подгорного, Кореневу, Шуру Комиссарова, Настасью Зуеву». Или – еще из той же серии – актерские страдания:

– Вы переменили рисунок роли?

– Ничего я не меняла, а просто наплевали мне в душу, не взяли в Париж, вот я и буду теперь играть формально» (36). Та еще логика – возьму билет и назло кондуктору пойду пешком.

Обстановка «осажденной крепости» изначально присуща советскому строю, однако накануне войны (а после испанских событий точки над «i» были расставлены окончательно) история поиска иностранных изменников и шпионов достигла апогея. Внутренние причины кампании по уничтожению «врагов народа» тесно увязывались с внешнеполитическими факторами с разведками буржуазных государств, неудачами Испанской Республики, подрывной деятельностью политэмигрантов, в первую очередь, Л. Троцкого. В марте 1939 года, озабоченный активностью Троцкого и надвигающимся кризисом в Европе (дело было уже после «Мюнхенского сговора» Германии, Италии, Франции и Англии), Сталин дал прямое указание П. Судоплатову организовать убийство опасного конкурента: «Троцкий должен быть устранен в течение года, прежде чем разразится неминуемая война. Без устранения Троцкого, как показывает испанский опыт, мы не можем быть уверены, в случае нападения империалистов на Советский Союз, в поддержке наших союзников по международному коммунистическому движению» (37). Опасения Сталина насчет популярности и влияния Троцкого были оправданы, особенно после роли троцкистов в организации мятежа в Барселоне, окончательно погубившего Испанскую Республику. Об огромной популярности Л. Троцкого свидетельствует и тот факт, что на его похороны даже в далекой Мексике собралось 250 тысяч человек.

В антишпионской кампании самыми подозрительными оказываются сами иностранцы или те, кто с иностранцами общается. Многие советские интеллигенты со времен революции имели за границей родственников-эмигрантов, неплохо владели иностранными языками; многие деятели партии активно участвовали в международном коммунистическом движении, что подразумевает великое множество формальных и неформальных связей с иностранцами; и, наконец, членами ВКП(б), в том числе и видными, тоже были иностранцы, такие как Карл Радек или Карл Паукер. Плюс эмигранты, устремившиеся в СССР на работу во время экономического кризиса на Западе, плюс огромное количество этнических меньшинств в самом Советском Союзе – таких, как корейцы, японцы, немцы, поляки, да кто угодно! Понятно, что в подобных условиях и НКВД могло легко найти себе беззащитную добычу на любой вкус, и реальная деятельность иностранных разведок имела широкое поле деятельности [142] А. Микоян, «Так было»: «Однажды по женскому лагерю пронесся слух, что привезли настоящую японскую шпионку. Все сбежались смотреть на нее, стали спрашивать: “Ты действительно шпионка?” Она зло сказала: “Да! И я, по крайней мере, знаю, почему я здесь. А вы, коммунистки проклятые, подыхаете здесь ни за что. Но мне вас не жалко!”» (39). .

О том, как все было запутанно в зазеркалье советского режима, свидетельствует показательный случай из жизни М. Кольцова.

Итак, в гости к маститому советскому журналисту приезжает К. Чуковский: «В комнате, что ближе к парадному ходу, спит мальчик. Это немецкий мальчик, которого М. Кольцов привез из Германии. “Никаких сантиментов тут нет. Мы заставим этого мальчика писать дневник о Советской стране и через полгода издадим этот дневник, а мальчика отошлем в Германию. Заработаем!”» (38) Что же это за торговля мальчиками, на которой хорошо планирует заработать будущая невинная жертва репрессий? Оказывается, М. Кольцов привез из Германии некоего Губерта Лосте – десятилетнего немецкого пионера, сына коммуниста. Мария Остен (гражданская жена Михаила Кольцова), немецкая писательница-антифашистка оперативно создаёт повесть «Губерт в стране чудес», выпущенную в свет в 1935 году в Москве под редакцией своего мужа и со вступительной статьей болгарина Георгия Димитрова. Со свойственной ей энергией и немецким напором Мария организовывала и описывала в книге встречи Губерта с известными людьми – от режиссера Наталии Сац до маршала Семена Буденного, поездки немецкого пионера по стране, учебу его в московской школе. Живо и увлекательно написанная, богато иллюстрированная книга имела большой успех, надо полагать, и финансовый. Несгибаемый коммунист М. Кольцов вскоре был расстрелян, такая же трагическая судьба постигла его немецкую жену, казненную в подвале Саратовской пересыльной тюрьмы. Никому не нужный Губерт умер 36-ти лет от роду в больнице в Симферополе. Такая вот короткая печальная история, в которой смешались грани эпохи – от состоятельной жизни элиты в начале сказки до трагической развязки в конце. Действительно, «страна чудес»… Неудивительно, по сталинским меркам, что большинство «врагов народа» оказывались именно «немецкими шпионами». Нацизм к тому времени определился как наиболее грозный противник строя. Разумеется, опасность составляли и японские, и польские «шпионы», но именно германские агенты, мнимые и натуральные, особо волновали воображение толпы. И свежих дрожжей особо добавлять не пришлось. Немецкие шпионы будоражили общество еще со времен недавней мировой войны и революции – здесь и царица, и Распутин, и слухи про Ленина в пломбированном вагоне. Да и после Октябрьской революции Германия непрерывно находилась в фокусе внимания отечественной пропаганды как государство, стоящее накануне пролетарской революции, арена острых классовых схваток. В тридцатые годы война в Испании воочию показала всю мощь стремительно набиравшего силу нацистского Рейха.

Советские люди никак не могли уяснить, каким образом страна, имевшая самую мощную в Западной Европе коммунистическую партию, организованный дисциплинированный пролетариат – то есть все то, что необходимо для социалистической революции, – мгновенно пала к ногам Гитлера, почему национализм победил интернационализм?

«Я смотрел на штурмовиков и эсэсовцев с тем же ощущением, с каким в годы гражданской войны разглядывал на улицах Киева петлюровских “гайдамаков” – со странной смесью любопытства, отвращения и “профессионального” интереса карикатуриста» (40). А связь между персонажами для острого пера карикатуриста Б. Ефимова несомненно имелась, и самая прямая. Лидер украинских националистов Е. Коновалец честно писал митрополиту А. Шептицкому: «Перед нами путь решительной борьбы под водительством национал-социалистической Германии за собственную державность. Пусть мы сегодня пребываем в услужении у немецких государственных чиновников. Но завтра мы имеем надежду с их помощью и под их водительством добыть собственную державность…» (41) «Украинская державность», какой ее сегодня декларируют украинские националисты, вышла из шинели эсэсовцев. Кстати, гонцом к митрополиту Коновалец определил сына униатского священника Степана Бандеру [143] Видное место в литературном наследии С. Бандеры занимает работа 1940 года «Ідея і чин. Вишкіл українського націоналіста». Автор писал о целях и задачах своего движения: «Ці нові націоналістичні рухи носять різну назву в різних краях. В Італії – фашизм. В Німеччині – гітлеризм. Фашизм і націонал-соціалізм й український націоналізм мають багато спільних елементів… Замість толерувати чужу думку націоналізм стремить до повного її знищення (хоч би й фізично) і заступлення своєю». .