Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Вещи, присылаемые из-за границы, – предмет гордости. Причем получение посылок обставлялось формальностями, иногда непосильными и заставлявшими отказываться от желанного подарка, а невыкупленные предметы распродавались, наряду с конфискованной контрабандой, на таможенных аукционах. Вот почему так неотразимо действует на женщин на воландовском представлении в Варьете уговоры Геллы, которая « сладко запела, картавя, что-то малопонятное, но, судя по женским лицам в партере, очень соблазнительное:

– Герлэн, шанель номер пять, мицуко, нарсис нуар, вечерние платья, платья коктейль…» Но эту слабость Советская власть вообще считала никчемной. Что ей до страданий глупышки Эллочки Щукиной в ее титанической борьбе с Вандербильдихой.

И граждане (особенно гражданки) выкручивались, как могли. Не всю контрабанду делали в Одессе, на Малой Арнаутской. Вот и в Ленинграде «Вечерняя красная газета» от 23 декабря 1924 года сообщает: «Органами дознания обнаружена тайная лаборатория по выделке парфюмерии: заграничной пудры “Симон”, духов “Сиу” и проч. В д. 27, кв. 57 по улице Пестеля найдены препараты, штампы, этикетки и проч. принадлежности фабрики» (16). Так что хрестоматийное средство для окраски волос «Титаник» имело вполне реальные исторические прототипы.

Даже непонятно, как продолжала теплиться некая светская жизнь – в основном на приемах в посольствах иностранных держав, куда, к слову сказать, была вхожа и чета Булгаковых. 22 марта 1938 года Елена Сергеевна записывает в своем дневнике: «Приглашение от американского посла на бал 26-го. Было бы интересно пойти. Но не в чем, у М.А. брюки лоснятся в черном костюме. У меня нет вечернего платья. Повеселили сами себя разговорами, и все» (17). Но все же бывали Булгаковы на великосветских раутах; может, не в тот раз, а раньше – неоднократно. Собственно, бал у Воланда написан по мотивам приема у американского посла.

На «великом балу» кот Бегемот рассуждает также о другой особенности повседневного быта советских граждан – о городских трамваях, о том, что нет ничего хуже, нежели служить кондуктором в трамвае. Еще одна проблема стремительно урбанизирующегося общества. Речь о транспортном коллапсе, наступившем как в столице, так и в прочих крупных городах.

Трамвай являлся основным общественным транспортом, постоянно переполненным и скандальным, почти самостоятельным персонажем многих художественных произведений – вспомним эпопею старгородского трамвая или причину смерти Берлиоза. И часто – смотровой площадкой для наблюдения за непростой жизнью соотечественников. К. Чуковский: «Вчера ездил в “Лит. Газ.” за деньгами трамваем “А”. И смотрел из окна на Москву. И на протяжении всех тех километров, к-рые сделал трамвай, я видел одно: 95 проц. всех проходящих женщин нагружены какою-ниб. тяжестью: жестянками от керосина, корзинами, кошелками, мешками… В трамваях эти мешки и кульки – истинное народное бедствие. Мне всю спину моего пальто измазали вонючею рыбою, а вчера я видел, как в трамвае у женщины из размокшей бумаги посыпались на пол соленые огурцы и когда она стала спасать их, из другого кулька вылетели струею бисквиты, тотчас же затоптанные ногами остервенелых пассажиров. Это явление обычное, т. к. оберточная бумага слабей паутины» (18). Даже обычная бумага, как видим, для самого передового и читающего общества тоже является проблемой, словно брюки, жилье или транспорт.

– Почему не выходят «Наши достижения»? – имея ввиду популярный журнал, спросил как-то у Кольцова все тот же неугомонный Чуковский.

– Нет бумаги! – ответил тот.

– Вот тебе и достижения (19).

Естественно, в ситуации товарного дефицита, нехватки продовольствия и человеческой разболтанности говорить о рывке, о стремлении опередить индустриальный Запад мог только сумасшедший. Так, во всяком случае, казалось сторонним наблюдателям. И, тем не менее, гонка началась по всем направлениям – и в экономике, и в политике, и в науке, и в культуре. Большевики, в сущности, пообещали создать в России строй и государство не ниже, а выше западного уровня. «Нет сомнения, что внутри России Ленин победил во многом благодаря этому неслыханному подходу к будущему, – и лестному, и завораживающему» (20).

Но для успеха в экономической гонке одних трудовых ресурсов и энтузиазма было мало. Нужны деньги на закупку современного промышленного оборудования. Либо золото, либо валюта. И то и другое выбивалось самыми немыслимыми способами – от элементарных пыток бывших состоятельных граждан и нэпманов до распродажи художественных ценностей. Русские культурные ценности широким потоком устремляются за границу. «В художественных музеях Москвы и Ленинграда свирепствовал “Антиквариат”, снизивший мировое значение Эрмитажа по меньшей мере вдвое и изъявший из Музея нового западного искусства несколько чудесных картин – “Ночное кафе” Ван Гога, “Зеленую певицу” Дега, “Портрет жены в теплице” Сезанна, “Служанку от Дюваля” Ренуара…», – свидетельствует искусствовед А. Чегодаев (21).

При крупных столичных отелях возникают комиссионные магазины. Что странно для иностранцев в Москве – духи, продающиеся в комиссионном магазине. Но это уже рассчитано не на них, а на местных нуворишей, вроде Бендера, когда он стал тайным миллионером: «Костюм, туфли и шляпа – были куплены в комиссионном магазине и при всей своей превосходной доброте имели изъян – это были вещи не свои, не родные, с чужого плеча…» Пополняли ассортимент антикварных лавок и комиссионок многие «бывшие» – дворяне, интеллигенция, купцы, которых Советская власть поставила на грань выживания, объявив «лишенцами» [163] Как вышеупомянутую модельера Н. Ламанову, бывшую «поставщицу Двора Ея Императорского величества», согласно советской классификации «кустаря, имевшего по найму двух мастериц». , заставив за кусок хлеба нести семейные ценности и домашнюю обстановку на продажу. Е. Шварц: «Мебель ничего не стоила. Комиссионные магазины были забиты. Разных профессий деляги из Москвы и их жены, как воронье, слетались на эту ярмарку, покупали рояли по двести и екатерининские буфеты по полтораста рублей», – речь идет о том, как доброжелатели пытались обставить во время отсутствия композитора Д. Шостаковича его новую квартиру хорошей мебелью: «Вернувшись, Шостакович увидел купленную для него мебель. И, узнав, сколько за нее заплачено, ушел немедленно из дому. Он собрал деньги всюду, где мог, и заплатил владельцам настоящую цену. Надо добавить, что он далеко не расточителен» (22). Но то щепетильный Шостакович, а что касательно покупателей из числа партийной элиты, то об их порядочности сведений почему-то не сохранилось.