Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

Либеральная интеллигенция дала этой толпе новых буржуа лишь некую идеологию (точнее, видимость идеологии), в которую она сама вполне уверовала, ибо за ней стояли интеллектуальные авторитеты Запада, отечественные «совести нации», столетние традиции русской культуры. Она зазывала запутавшихся советских правителей в манящие капиталистические дали и снова, как в начале ХХ века, подстрекала грабить награбленное. В перестроечном журнале «Огонек» и доныне известный публицист В. Костиков открытым текстом разъяснял самым тупым прелести нового порядка вещей: «Уровень жизни номенклатуры теснейшим образом связан с уровнем жизни в стране: в убогой, дефицитной экономике ущербно и материальное существование номенклатуры. Оно кажется завидным лишь из окна хрущевской пятиэтажки. И в этом смысле умному, критически мыслящему новому поколению номенклатуры также по пути с перестройкой… Только вместе с перестройкой экономической и политической системы номенклатура может обрести материальное и нравственное достоинство(выделено мной – К.К. )» (97). Яснее не выразишься. Номенклатура зазывалась на пир. В качестве основного блюда – социализм и его государственность.

В ход пошли апробированные рекламные технологии, уличный энтузиазм дезориентированной толпы, национальные противоречия и открытая фальсификация. Когда интеллигент видит «святую цель», он легко идет на нарушение моральных норм, ибо главное – «убить дракона». (98).

Каково же было удивление новых революционеров, когда очень скоро они столкнулись с реалиями настоящей, а не выдуманной ими капиталистической действительности. Смешная деталь: когда диссиденты встречались с президентом США Р. Рейганом в Москве, в течение полутора часов сотрудники американской секретной службы бесцеремонно досматривали приглашенных на это мероприятие. Унизительная процедура вызвала возмущение со стороны приглашенных и значительно задержала начало встречи с президентом США. На ней наши диссиденты выразили Рейгану свое негодование, заявив, что они пришли на встречу с ним как лучшие друзья, просить у него защиты, а к ним отнеслись с недоверием. Обиделись, значит… «А ему – не шибко тут, мол, выйди из дверей», – В. Высоцкий, если кто запамятовал.

Сначала был шок – как, мы же светочи! А потом ничего, смирились: «Вообще-то жизнь у американцев, на мой вкус, очень скучная. Там можно отдыхать, но жить… Там нет понятия – друг. Там все связано с деньгами. Единственная цель – накопление денег, все оправдывают слова “бизнес есть бизнес”», – это солист легендарных «Песняров» Л. Борткевич грустит об отсутствующей на Западе духовности (99). Ничего нового, все эти родовые пятна буржуазного общества были описаны задолго даже до Октябрьской революции: «Каждый, следуя общему неудержимому течению, стремится к богатству и мечтает разбить встречаемые препятствия. На почве самого мрачного равнодушия к общим интересам и доктринам личный эгоизм превзошел всякий предел. Богатство сделалось целью, преследуемой всеми, и из-за нее забывается все остальное», – Гюстав Ле Бон пишет о современном ему капитализме начала XX века (100). А можно вспомнить вообще эпоху Великих географических открытий и занесенный в Европу сифилис, «который заставил европейцев от человеческого веселья перейти к освященному церковью фанатичному накоплению денежных знаков, и возвести деньги в культ, во благо Господне… И сегодня все мы «вынуждены крутиться как белки в колесе, производя, производя, производя… И печалясь по поводу низкого валового продукта государства, и ликуя, если он вдруг повысился. А все из-за сифилиса» (Э. Лимонов) (101). Более подробно, если хотите, к Максу Веберу, его работе «Протестантская этика и дух капитализма».

Интеллигенция, к своему изумлению, снова оказалась на привычном месте прислуживающего у стола, за которым пировали все те же лица из социалистического прошлого – комсомольские работники, заслуженные воры и находящиеся с ними в договорных отношениях правоохранители. Только вопросов к строю это мало вызывает. «Приватизация» – как рецепт всеобщего счастья, «эффективный собственник» становится панацеей от всех бед.

В свое советское время Бендер страдал от отсутствия почтения к его капиталу: «Начальник станции не брал под козырек, что в былые времена проделывал перед любым купчиной с капиталишком в пятьдесят тысяч, отцы города не приезжали в гостиницу представляться, пресса не торопилась брать интервью и вместо фотографий миллионеров печатала портреты каких-то ударников, зарабатывающих сто двадцать рублей в месяц». Теперь это в прошлом. Гонки с США закончены, а вместе с ними ушел в прошлое и культ героев труда, вернулся культ денег. Больших планов уже нет. Вдова милейшего академика Сахарова Е. Боннэр успокаивала: «Россия может пpевpатиться в государство вроде Перу или Гватемалы». А что такое Гватемала? Страна с населением 3 млн. человек, где только за 1980-е годы убили без суда и следствия 100 тысяч крестьян. В пересчете на Россию это было бы пять миллионов убитых (102).

В. Кожинов: «В наше время масса “экспертов” твердит, что СССР не являлся «нормальной» страной. Но, даже соглашаясь с такими “приговором”, недопустимо забывать, что, скажем, за последние два столетия именно Россия сокрушила две (а больше и не было) мощнейших военных машины, претендовавших на мировое господство и довольно легко покоривших «нормальные» страны; что Россия сотворила высшие, сопоставимые с чем угодно ценности в сфере литературы, музыки, театра, искусства танца; что она первой в мире вышла в космос, и создала первую АЭС, и т. д. и т. п. Словом, “ненормальность” не помешала России, а потом и СССР, быть одной из величайших стран мира…» (103).

Эту страну, при всех ее недостатках, и предала элита государства. Жертвы народа в 1920-1930-е годы оказались напрасными. Советский Союз умер, а вместе с ним умер и феномен советской интеллигенции. Она хотела свободы, и ее освободили – от ответственности, и от власти. Мудрый Шульгин в разговоре о сущности власти (еще в 1974 году) заметил: «Власть – она одна, и ее, матушку, делить с кем-либо негоже. Слишком драгоценный дар, нельзя было ее распределять по партиям… А многопартийность… да мало ли о чем болтают на перегонах между политическими станциями? Пустые разговоры для простодушных» (104). Ну, что тут добавишь?

Для понимания глубинных процессов, происходящих вокруг, необходимо иметь представление о менталитете народа, о его исконных смыслах, продиктованных самой организацией его жизни. А она определена сложившимися условиями выживания на той или иной территории. Экономическая жизнь народа – в суровых условиях нашей далеко не курортной территории – подразумевает совместныеусилия для выживания, коллективизм, как фундамент крестьянской общины. Православие оказалось максимально приспособлено к тому, чтобы стать идеологической догмой, освящающей эти устои, а потому пустило глубокие корни в крестьянской среде. Индивидуализм, личное обогащение, с которым воевали большевики, противоречат не только патриархальным экономическим устоям русской деревни, но и православной церковной традиции.