Константин Кеворкян - Фронда [Блеск и ничтожество советской интеллигенции]

– Храм Спаса на картошке, – негромко сказал пешеход».

И это еще не худший вариант, поскольку оставлял надежду на сохранение архитектурного сооружения, а сколько было уничтожено «движимого» церковного имущества – сожжено, растащено, переплавлено. Мы очень многим обязаны тем людям, которые сквозь равнодушие окружающих, используя малейшие зацепки, сохраняли для грядущих поколений культурные ценности Православной церкви, хотя нередко встречали ироническое отношение именно среди т. н. «передовой» интеллигенции.

М. Пришвин в дневниках упоминает об одном из таких старателей: «Был у меня Алекс. Иван. Анисимов “завед. искусством” из тех, которые отмахиваются иконой от социализма, а самую икону из предмета культа превращают в музейную вещь» (11). Но в целом, разграбление происходило при довольно равнодушном отношении основной массы интеллигенции, которая хорошо помнила роль Святейшего Синода при царе, моральное разложение духовенства накануне революции, распутинщину и пр.

Планомерное наступление на религию подразумевало и распространение на священников и членов их семей всех ограничений, от которых страдали представители ранее привилегированных слоев. Как мы помним, детей из дореволюционных образованных классов ограничивали в образовании, исходя из классовых приоритетов (хотя тому были и объективные причины – чрезмерное количество студентов в молодой республике). Студентов сократили на треть, маскируя реальную необходимость сокращения их числа классовыми интересами. И первыми в черный список попали дети священников. В результате, знаменитый физиолог, Нобелевский лауреат Иван Петрович Павлов, преподававший в Военно-медицинской академии, подал в отставку: ему, «сыну попа», заявил он, преподавать в Академии не следует.

Учащиеся полностью охватывались атеистическим воспитанием. Лозунги эпохи: «Пионеры, бейте тревогу – ваши родители молятся богу», «Смерть куличу и пасхе», «Против церковников – агентов мировой буржуазии», «От поповской рясы отвлечем детские массы». Переиначивались и замалчивались «неудобные» факты из жизни вождей, например то, что В. Ленин и Н. Крупская венчались в церкви [179] Однако само имя Ленина в молитвах поминать разрешалось, он не был отлучен от православной церкви. .

Разумеется, в атеистической кампании активно принимали участие и деятели советской культуры. Особенно отличился Демьян Бедный (Придворов), сочинивший «Евангелие от Демьяна», довольно пошлую агитку. И общественного резонанса все же добился – в списках ходило стихотворение журналиста Н. Горбачева «Послание евангелисту Демьяну (Бедному)», редкий случай, когда компошлость получила достойный отпор со стороны интеллигенции:

Список крамольного стихотворения изъят в двадцатых годах при обыске и у М. Булгакова. Можно с уверенностью сказать, что писатель, сам выходец из религиозной семьи, наверняка во многом был согласен с автором в неприятии разнузданной богохульственной пропаганды. Недаром в первых строках романа отмечается, что неотесанный Иван Бездомный пишет именно антирелигиознуюпоэму. Собственно, с атеистической лекции начинается повествование «Мастера и Маргариты».

Но отмеченный нами протест Н. Горбачева (как и академика И. Павлова) для интеллигенции, по сути, единичен. Во-первых, как уже сказано, до революции свободомыслящая интеллигенция сама недолюбливала религию, а потому не особенно стремилась ее защищать, видя в разгроме церкви необходимый элемент эмансипации народа. Во-вторых, те, кто все же осмеливался заступаться за священников, сами могли ожидать репрессий со стороны большевистской власти. «Во время кампании в защиту Сакко и Ванцетти (американских анархистов, позже казненных по приговору суда – К.К. ) О.М. (Осип Мандельштам) через одного церковника передал на церковные верхи свое предложение, чтобы церковь тоже организовала протест против этой казни. Ответ последовал незамедлительно: церковь согласна выступить в защиту казнимых при условии, что О.М. обязуется организовать защиту и протест, если что-нибудь подобное произойдет с кем-либо из русских священников. О.М. ахнул и тут же признал себя побежденным» (12).

Вся отечественная интеллигенция смирилась с резким ослаблением влияния Православия. Она во многом считала это «признаком прогресса». А ради «прогресса» образованные люди готовы простить многое.

«Коммунисты любят подчеркивать, что они противники христианской, евангельской морали, морали любви, жалости, сострадания. И это, может быть, и есть самое страшное в коммунизме», – отмечал, в числе прочего, Н. Бердяев (13). Еще задолго до революции Ф. Достоевский в «Дневнике писателя» предрекал: «Интернационал распорядился, чтобы европейская революция началась в России. И начнется… Ибо нет у нас для нее надежного отпора ни в управлении, ни в обществе. Бунт начнется с атеизма и грабежа всех богатств. Начнут низлагать религию, разрушать храмы и превращать их в казармы, в стойла, зальют мир кровью, а потом сами испугаются…» Полагаю, что великий писатель был не столько «пророком» в значении какой-нибудь болгарской прорицательницы, сколь человеком, хорошо понимающим логику истории. Перед его глазами был пример Великой Французской революции, ею же вдохновлялись либералы-западники, а позже – большевики. А Французская революция религию не жаловала – и храмы закрывала, и священников казнила. Но чтобы якобинцев, наконец, потащили на гильотину, общество должно было достаточно устать от их безумств и испугаться. Собственно, то же самое произошло и в СССР.

На ранних этапах большевизма, когда борьба с христианством только набирала обороты, кроме чисто силовых методов принуждения к атеизму комиссия Ярославского использовала ещё и полный арсенал т. н. «мягкой силы». В борьбе с религией власти задействовали кинематограф, театральные постановки, выставки и карикатуры. Естественно, в ходу соответствующая литература – все эти «безбожники», «забавные евангелия» и «забавные библии». Даже деликатнейший Илья Ильф не отказал себе в удовольствии сочинить и опубликовать «Рецензию на Библию»: «Наряду с блестящими местами есть идеологические срывы: например, автор призывает читателя верить в Б-га». Как обычно Илья Арнольдович остроумен. И в его дальнейшей работе в соавторстве с Е. Петровым антирелигиозная тематика занимает важное место. Более того, отрицательный персонаж – жулик Остап Бендер – набирает в глазах читателя положительные баллы, когда идет на конфликт с представителями религиозного культа: «Великий комбинатор не любил ксендзов. В равной степени он отрицательно относился к раввинам, далай-ламам, попам, муэдзинам, шаманам и прочим служителям культа.