Денис Терентьев - Молоко без коровы [Как устроена Россия]

У читателя может создаться иллюзия, что возвышенные цели – удел поседевших комсомольцев вроде строителя моста Соколова. А молодежи на все плевать, кроме айфонов с Интернетом. Но факты, к счастью, рисуют совсем другую картину. Большинство специалистов согласны, что в еще в 2000 г. никакого социального волонтерства в России не было. Существовали лишь единичные прорывы, а система с какой-либо массовостью отсутствовала. В 2000 г. у воспитанника детдома был один шанс из восьми быть усыновленным, а сегодня – два из трех. Раньше на иностранцев приходилась половина усыновлений, а среди тяжелобольных детей – и вовсе 80–90 %. Однако за последние годы российское поколение «пепси», «бездуховные наркоманы» 1990-х забрали в свои семьи полмиллиона сирот. Нечто подобное было разве что после войны, но никак не в эпоху «развитого социализма», когда благосостояние советских людей достигло пика.

Движение «Даниловцы» делает бесплатные ремонты малообеспеченным людям. А это ведь не дров нарубить – нужна технология. Грунтовать стены или менять сантехнику должны не только добрые, но и грамотные тимуровцы. К тому же ремонт – дело не быстрое, а значит, нельзя заниматься этим, когда в голову взбредет, – требуется регулярность. А ходить помогать, словно на работу, не всем интересно.

Основатель «Даниловцев» Юрий Белановский рассказывает про четыре критерия, по которым выбирается объект среди множества нуждающихся, – это одиночество, многодетность, бедность и болезнь. Два из них – это показание к благотворительному ремонту: «Надо понимать, что у пожилого подопечного характер может быть скверным. В ответ на претензии нельзя грубить. Мы подписываем с хозяевами договор, стиль и цвет материалов заранее оговариваются, заказчик ездит с нами в магазин или мы привозим ему образцы тех же обоев. Наилучший вариант, когда ремонт укладывается максимум в четыре выходных».

Что могло произойти с «Даниловцами» и другими гражданскими инициативами в эпоху насаждения патриотизма? Им пытаются обозначить рамки и выдать за продукт деятельности властей. В начале 2017 г. Российский центр гражданского и патриотического воспитания детей и молодежи (Роспатриотцентр) сообщил о рекордном росте числа волонтерских движений: якобы 21 тыс. движений объединяет 4,1 млн молодых россиян. А Минэкономразвития и Агентство стратегических инициатив уже слепили Концепцию развития волонтерства в РФ до 2025 года. В таких условиях статистика обречена на умопомрачительный рост, в разы опережающий реальный. Классический механизм: федеральная «матка» предлагает активистам в регионах создать ячейку и обещает помощь. В реестре появляется полумертвая организация, испускающая дух после оскудения поддержки из центра.

Глава поискового отряда «Лиза Алерт» Григорий Сергеев сообщает, что к нему чаще приходят люди зрелые. И в этом нет заслуги патриотического воспитания. Скорее наоборот: 10 тыс. россиян безвозмездно участвуют в деятельности «Лизы Алерт», потому что видят – государство не может и не хочет реально искать пропавших людей. По словам Сергеева, у властей задача иная – как можно больше всего регламентировать. Существование неконтролируемого волонтерства вызывает волнение, непонимание и вопросы со стороны чиновников.

В Концепции развития волонтерства поисковикам посвящен один абзац, начинающийся с фразы: «Волонтерство, оказывающее помощь правоохранительным органам в поиске…» [1 0]. Хотя на практике полицейский может находиться за 200 км и прямым текстом заявлять, что в лес не поедет. Юрий Белановский объясняет: «В регионах привыкли жить административным ресурсом. Если властям приходит запрос на волонтеров, они просто звонят в колледж и командуют: «Равняйсь, смирно, пошли». В Москве такого нет, но 20 тыс. детей прямо сейчас лежат в больницах, и им скучно. Разделите это на человеко-часы, вы получите армию волонтеров, которая может работать с ними. Но туда не пускают. В столице долго разрабатывали регламент для допуска в детские дома с умственно отсталыми детьми, на очереди – регламент для психоневрологических интернатов. Мне довелось беседовать с заведующей больницей, которой волонтеры вроде бы нужны, но для этого необходимо собрать нереальное количество справок и допусков, доказать свои намерения. Я спрашиваю: «Вы сами-то этот квест можете пройти, чтобы стать волонтером в собственной больнице?» Она ответила: «А при чем здесь я? Вы волонтеры – вам это и надо».

Те, кто сегодня хочет помогать нуждающимся, резко отличаются и от благотворителей девяностых, и от энтузиастов советской поры. Их не призывала на подвиг Родина. Как правило, их мотивы не имеют религиозного начала. Они не ищут средства у крупного бизнеса. Они не устраивают пикетов на улицах, наталкиваясь на закрытые двери. Они рассчитывают только на себя и не ждут от окружающих одобрения. Зато попытки молодежных прокремлевских движений поднять волну энтузиазма на строительство, например, федеральных трасс провалились. Я работаю, а маржа – Ротенбергам? Дураков и среди энтузиастов не нашлось.

Хотя Кордумовым, Тюриным, Соколовым, Бурлаковым, Левушкиной вполне может гордиться вся страна, трудно не заметить общей черты в их историях: все они делают свое дело не благодаря, а вопреки усилиям государства. Возникает соблазн сказать, что таких крепких людей нигде, кроме России, не делают. Но это была бы неправда: в любой стране и при любом строе 5-10 % населения будут стремиться делать свое дело на «пять с плюсом» независимо от существующей системы стимулов. Другое дело, что государство не в состоянии извлечь максимум пользы из их способностей и усилий, даже когда специально мотивировать не требуется. Миллионы россиян живут, как рассказывает Алексей Тряпицын: что-то где-то чешут топорами и кормятся натуральным хозяйством. А вице-премьер правительства РФ Ольга Голодец в 2014 г. озвучила цифру: власть не понимает, на что живут и где трудятся 38 млн наших сограждан [11].

Когда чиновники говорят о теневой экономике, в воображении возникает полукриминальное подполье. В действительности эти 38 млн человек – люди, лишенные стимула заниматься налогооблагаемой деятельностью. Вследствие всех тех институтов, которые мы здесь осмысляем.

Однажды президент Владимир Путин рыбачил недалеко от впадения Волги в Каспийское море, когда мимо его катера проплыли осетры со вспоротым брюхом. Возмущенному нацлидеру объяснили, что промысловый лов осетра запрещен, сдать нелегальную рыбу некуда и браконьеры берут только икру. Путин потребовал от пограничников чаще применять оружие против этих нелюдей. А премьер Дмитрий Медведев отметил, что в каждом промысловом селении на Каспии есть банды, как в Кущевке, а ниточки от них ведут на областной и, увы, федеральный уровень.