Русская жизнь-цитаты - Русская жизнь-цитаты-декабрь 2019

Парадоксы нашего времени: команда ТНТ

старается снимать современное и продвинутое кино и, разумеется, первой попадает под раздачу, а потом получает в свой адрес заслуженные обвинения в цензуре. Зато вот у 'России' или НТВ нет подобных проблем с контентом, так как изначально снимают политкорректную шнягу, которую никому не придёт в голову снимать с эфира.

на 'Премьере' 'зачистили' сериал, который

на 'Премьере' 'зачистили' сериал, который с гордостью только что представили на международном рынке. Конечно, не сами ( не идиоты же!) Скорее всего по сигналу кого-то кому надо. Так что не удивлюсь, что за цензурной идеологической подоплекой - ну невозможно же показывать зрителям (даже платной платформы) стреляющих по мирным гражданам регулярные соединения 'не китайцев', бунт и партизанщину в русских снегах - вскоре замаячит сюжет, для которого пригодится невеселая шутки айтишников - 'строили эджайл, получился отжал'.

Россия - страна большая, но

очень маленькая. Народу здесь вроде бы много, но при этом - 'никто не нужен'. И есть только два русских типа, которым во всех смыслах 'позволено быть'. Устроено это так. Огромное как будто бы пространство, которое, будь оно американским, на каждом метре давало бы свои 'чикаго и сан-франциско', с разными местными правилами и возможностями, стоит пустое. На самом деле, конечно, там много чего происходит или могло бы происходить, на этом бесконечном русском поле, - но жизнь жительствует только через Москву, по решению Москвы, с привезенными из Москвы модами и начальниками, ну и на выбитые с огромным трудом из Москвы деньги. А если без этого, если 'как в чикаго', то, во-первых, денег нет и не будет, а во-вторых - зато будет уголовное дело и кого-то накажут за самодеятельность. А чтобы это огромное русское пространство как-то политически и символически представлять, чтобы в нем себя реализовать, надо быть госслужащим. Госслужащий - он мало того, что должен быть 'простым человеком', то есть не иметь никаких экзотических свойств, - он и вовсе не должен иметь никаких человеческих свойств, кроме тайной страсти к воровству. Госслужащий, как буддийский монах, должен полностью отрезать свое 'я', отсечь все индивидуальные черты и чувства, и говорить только на специальном, сакральном русском языке - канцелярите, на котором муравейник 'системы' общается с миром. Он не может сказать: я, Петя, хочу сделать здесь то-то и то-то. Он должен сказать: согласно постановлению 32113, принято решение обеспечить население данного населенного пункта... Потому что он - вообще не 'Петя'. Петя он - когда тайно ворует, а потом еще, может, в тюрьме, когда будет уголовное дело. А пока что он - голос муравейника, безличная 'инстанция', типовой человек-функция, которому только и можно быть этой бесконечной Россией, уныло и монотонно распределяя детские площадки, штрафы и поздравления ветеранам. Быть вместо нее.

Борис Акунин:'от тотального «завинчивания гаек»,

Борис Акунин:'от тотального «завинчивания гаек», доведшего страну до убожества, к их стремительному «развинчиванию», чреватому революционным хаосом В первой половине XIX века страна словно экспериментирует сама над собой, то убавляя, то повышая градус «ордынскости». Александр пытается создать либеральное государство, жители которого будут уже не бесправными слугами престола, а гражданами. Николай делает резкий поворот в другую сторону и отбирает часть прав даже у привилегированного сословия. При этом империя – удивительно! – достигает небывалого величия при царе-либерале и утрачивает это положение при царе-государственнике. В 1856 году ее международный вес оказывается ниже, чем был в XVIII веке, не говоря уж о 1814 годе. Получается, что укрепление самодержавных «столпов» не усилило, а ослабило Россию? Но загадок здесь нет. Исторически «ордынская» модель государства выказывала самые лучшие свои качества – сплоченность, хорошую управляемость, готовность к жертвам, высокую мобилизационную способность – в периоды тяжелых испытаний. Поэтому отечественные войны ей всегда удавались лучше, чем завоевательные. Русские плохо дрались с Наполеоном в 1805–1807 годах и превосходно в 1812-м, потому что вражеское вторжение мобилизовало все ресурсы большой, сильной страны. При Николае же все войны были окраинными, имперскими, и подобного отклика в народе не вызвали. Сказался и негативный эффект долгого европейского мира. Дело в том, что государство «ордынского» типа всегда плохо развивается в мирное время. Слишком много внутренних факторов, тормозящих эволюционные процессы. Учредив систему европейской коллективной безопасности и, сколько было возможно, ее сохраняя, империя сама себе навредила. В других странах ширилась индустриальная революция, росла экономика, формировалось современное общество, а российская власть тратила свои силы на то, чтоб всё оставалось по-прежнему. Государство отставало, гнило, дряхлело. Сильным и монолитным оно выглядело только с фасада, да в докладах, подаваемых на высочайшее имя. Внутри никакого единства не было. Недовольные помалкивали или перешептывались, потому что поднимать голос было опасно, но к концу николаевского царствования пресловутое ощущение, что «так жить нельзя», пронизывало общество снизу доверху. Сам наследник престола великий князь Александр Николаевич, не осмеливавшийся перечить властному родителю, очень хорошо понимал, что жесткий «государственнический» курс для страны вреден и опасен. Да и трудно было этого не понимать на фоне военных поражений и экономического коллапса. В оппозиции к власти оказалась и значительная часть дворянства. После александровских вольностей при Николае оно чувствовало себя ущемленным. Единственным оправданием для диктатуры могут быть громкие победы. Когда же они сменяются поражениями, все перестают понимать, из-за чего они живут хуже, чем могли бы. Для военной империи, которой являлась Россия, после Крымской войны вопрос встал еще жестче. Если Россия хотела сохраниться на карте, ей нужно было поменять всё: сословную систему, экономику, вооруженные силы, законы, управление. За долгие годы жесткого «государственнического» управления элита успела забыть, что в свое время разочаровалась в либерализме. Ранние александровские времена теперь вспоминались, как золотой век. России предстоял новый зигзаг в метании между Сциллой и Харибдой: от тотального «завинчивания гаек», доведшего страну до убожества, к их стремительному «развинчиванию», чреватому революционным хаосом, – и потом обратно. Следующий том будет называться «Реформы и контрреформы». Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный Из серии: История Российского государства #7