Наталья Морозова - Любимые книги

Мне думается, что секрет огромной любви людей к Ленину заключался еще и в том, что люди интуитивно чувствовали отношение к ним Ленина. Владимир Ильич верил в разум народа, причем не только своего, но народа вообще. Он даже считал, что гораздо легче одному правительству обмануть другое, чем обмануть народ, ибо народу как раз свойственно чутье на правду.

В этом отношении очень поучительна рассказанная Лениным история о том, как Франция натравливала Польшу на молодую Советскую республику. Франции удалось-таки обмануть правительство Польши, втянув его в войну с Россией, но вот польских солдат обмануть было труднее: они больше доверяли своим глазам, чем буржуазным газетам. Рабочие Польши выступили против войны с Россией, так что польское правительство уже заведомо имело армию, ослабленную недовольством среди солдат.

Рассказывая об этом, Владимир Ильич откровенно радуется за польских солдат. Уж как старалась польская буржуазная печать, купленная на французские деньги, уверить народ, что Советской власти верить нельзя, что это власть насильников и обманщиков. «Все польские газеты, – рассказывает Ленин, – говорят это, но польские рабочие и крестьяне проверяют слова делом, а дело показало то, что, когда мы предлагали первый раз мир, мы этим уже доказали свое миролюбие и, заключив мир в октябре, мы также доказали это миролюбие. Этого доказательства вы ни в одной истории буржуазного правительства не найдете, и в умах польских рабочих и крестьян этот факт не может пройти бесследно…» (т. 41, с. 347). Вот так польские солдаты убеждались, что их обманывают не большевики, а свое правительство.

То же самое произошло и с Англией, которая поддерживала Деникина и Колчака, снабжая их различным снаряжением и оружием. «Кончилось это тем, – говорит Ленин, – что Колчак, Деникин были разбиты наголову и их сотни миллионов стерлингов полетели в трубу» (т. 41, с. 141). А все потому, что и Англия вынуждена была действовать исподтишка, за спиной у своего рабочего класса, ибо «рабочие Англии сказали: „Мы войны против России не допустим!“» (т. 41, с. 355). Ну а на одной материальной помощи Колчак и Деникин, естественно, не продержались. С каким юмором Владимир Ильич рассказывает о том, как английское правительство перехитрило само себя: «И к нам теперь один за другим подходят поезда с великолепным английским снаряжением, часто встречаются русские красноармейцы целыми дивизиями, одетые в великолепную английскую одежду, а на днях мне рассказывал один товарищ с Кавказа, что целая дивизия красноармейцев одета в итальянское берсалье. Я очень жалею, что не имею возможности показать вам на фотографическом снимке этих русских красноармейцев, одетых в берсалье. Я должен только все-таки сказать, что английское снаряжение кое на что годно и что русские красноармейцы благодарны английским купцам, которые их одели и которые по-купечески подходили к делу, которых большевики били, бьют и будут бить еще много раз» (т. 41, с. 141).

А ведь великие державы изо всех сил отрицали, что они помогают русским белогвардейцам, а тут нате вам – идите и смотрите: факты-то налицо. Народ буквально хохотал, слушая этот остроумный рассказ.

Пройдет полтора года, и на IX Всероссийском съезде Советов Ленин снова вернется к этим эпизодам гражданской войны и интервенции. И снова он проведет границу между старым миром лжи и новым миром правды. «Но, к сожалению, – скажет Владимир Ильич, – есть теперь в мире два мира: старый – капитализм, который запутался, который никогда не отступит, и растущий новый мир, который еще очень слаб, но который вырастет, ибо он непобедим. Этот старый мир имеет свою старую дипломатию, которая не может поверить, что можно говорить прямо и открыто. Старая дипломатия считает: тут-то как раз какая-нибудь хитрость и должна быть» (т. 44, с. 299). Можно только догадываться, с какими интонациями, жестами, мимикой все это произносилось… Но мы имеем об этом лишь скупую информацию в ремарке стенографистки: «Аплодисменты и смех».

Да, с трудом прорывалась правда на международной арене. Не привыкли эксплуататорские правительства разговаривать друг с другом на языке правды. Но зато с каким восторгом воспринималась правда советским народом. Этот открытый смех, эта горячая поддержка честной и правдивой политики своего правительства говорили о том, что народу по душе большевистская правда.

Однако путь к правде не всегда прям, иногда правду по-настоящему можно понять и оценить, лишь полной мерой хлебнув неправды. Именно таким, мучительным, путем происходило прозрение некоторой части крестьянства, например крестьян Сибири. Они не знали помещичьего землевладения и потому не могли сразу сориентироваться, сразу понять, что конкретно им принес Октябрь. Ленин прямо говорил, что сибирский крестьянин «был недоволен большевиками летом 1918 года. Он увидел, что большевики заставляют дать излишки хлеба не по спекулятивным ценам, и он повернул на сторону Колчака» (т. 39, с. 401). И это еще плюс к тому, что Колчаку помогали меньшевики и эсеры, помогала вся заграница. «Чего же не хватало Колчаку для победы над нами? – спрашивает Владимир Ильич. – Не хватало того, чего не хватает всем империалистам. Он оставался эксплуататором…» (т. 39, с. 401). Еще бы: грабежи, насилия, массовые порки крестьян и даже крестьянок – от всего этого пахнуло чуть ли не крепостным правом. Крестьяне «на своей собственной шкуре» поняли смысл колчаковской болтовни о демократии. Они поняли жесткую правду: либо диктатура эксплуататоров, либо диктатура пролетариата. Третьего не дано, надо выбирать.

Кстати, Ленин как раз старался, чтобы у крестьян не было иллюзий, чтобы свой выбор они делали сознательно. Он говорил: «Мы не рисовали крестьянину сладеньких картин, что он может выйти из капиталистического общества без железной дисциплины и твердой власти рабочего класса…» (т. 39, с. 402). И крестьяне выбрали большевистскую правду. «Только из-за этого слетел Колчак», – заявил Ленин (т. 39, с. 401).

И снова приходит на ум: а ведь иной руководитель не упустил бы возможности похвастать, вот, мол, какая у нас сильная Красная Армия и какое у нас мудрое военное руководство. Но Ленин не только так не заявил, но даже, напротив, открыто говорил об ошибках военного руководства: «Мы говорили: „ну, теперь уж мы сильнее!“ – и поэтому целый ряд проявлений расхлябанности, неряшливости, а Врангель в это время получает помощь от Англии» (т. 41, с. 144). И так было не раз, сокрушается Владимир Ильич, не доводили дела до конца, а расплачивались за это рабочие своими жизнями.

Но вот парадокс: такой самокритичный, откровенный разговор не вызывал в людях озлобления против руководства: все понимали, что в таком трудном деле без ошибок нельзя. Не вызывал и уныния: люди видели, что вождь от них ничего не скрывает, значит, сам верит в победу, значит, верит в народ.