Михаил Таратута - Русские и американцы. Про них и про нас, таких разных

Российский человек окружен обширными русскими полями и обширными русскими снегами, он тонет и растворяется в этой необъятности. Без простора нет покоя, без простора – духовная теснота. Лишь на просторе российский человек может быть самим собой. От излишка места человек тоскует и мается, не находя для себя места. Русской душе свойственна неприкаянность, перекати-поле, странничество.

Не знаю, сколь актуально это для дня сегодняшнего, но в литературе подобные персонажи – действительно, частые гости.

…Итак, русские просторы, наша география, но, быть может, еще более наш беспощадный климат формировали русский быт и русскую натуру. Каждый из нас, особенно жители Центральной России и уж точно регионов в широтах более северных, замечал, как сильно наше настроение, энергетика, отношение к происходящему зависит от времени года, от того, светит ли солнце или нависают свинцовые тучи. В среднем по России, если мои подсчеты верны, мы имеем 170–180 солнечных дней в году, тогда как в Греции, Испании, Италии их чуть ли не в два раза больше. Даже если эти цифры не совсем точны, то и без статистики, на глаз и на ощупь, мы чувствуем эту разницу в количестве солнца. Но именно солнце, его лучи способствуют выработке серотонина, этого «гормона удовольствия» и хорошего настроения. А между тем на большей части территории страны холода и ненастье продолжаются по полгода, а солнце балует, например, москвичей всего лишь 82 дня в году. В Питере за год набегает и того меньше – только 62 солнечных дня. То есть половину жизни люди проводят в неблагоприятных погодных условиях. Возможно, это объясняет неулыбчивость и меланхолию, свойственные русскому характеру и русской культуре.

Но если бы только это. Начиная с ХIV века, на протяжении пяти столетий Европа переживала малый ледниковый период. Особенно тяжело он сказался на России. Сельскохозяйственный год в те времена длился чуть более четырех с половиной месяцев, крестьянину надо было спешить, работать без сна и отдыха, днем и ночью. А между тем на западе Европы ни в эпоху Средневековья, ни в новое время такого напряжения сил не требовалось, там полевые работы могли вестись восемь, а в иных местах и десять месяцев в году.

Специалисты считают, что особенности российского климата просто не могли не оставить отпечатка в национальном характере. Прежде всего речь идет о способности русского человека к крайнему напряжению сил, концентрации всей своей физической и духовной потенции на сравнительно протяженный отрезок времени, за которым непременно должен последовать период расслабления. Не отсюда ли наша привычка к авралам с последующей работой вразвалочку? И еще. В отличие от западного крестьянина, которому климатические условия позволяли гораздо тщательнее обрабатывать землю, русский человек работал в постоянном дефиците времени. А тут еще и неустойчивая погода, и скудные земли и, соответственно, отсутствие прямой связи между затраченными усилиями и полученным в итоге урожаем – все это не очень располагало к вырабатыванию таких качеств, как тщательность, аккуратность в работе. В этой связи философ, писатель и публицист Иван Ильин писал:

Из века в век наша забота была не о том, как лучше устроиться или как легче прожить, но лишь о том, чтобы вообще как-нибудь прожить, продержаться, выйти из очередной беды, одолеть очередную опасность.

Чтобы выжить, древним приходилось ловить каждый погожий день, каждый погожий час. Добавим к капризам суровой природы и климатической неустойчивости необузданную агрессивность соседствующих кочевых народов, с которой то и дело сталкивались наши предки. Неуверенность в завтрашнем дне (урожай или недород, война или мир, дом или поход в чужие земли, воля или кабала и т. д.) – постоянная зависимость от этих обстоятельств, как отмечает культуролог Игорь Кондаков, глубоко укрепила в русской культуре и национальном самосознании фактор случайности, непредсказуемости. Особенности русского менталитета базируются на неустойчивом равновесии взаимоисключающих тенденций, где любое неуправляемое стечение обстоятельств может оказаться решающим.

В этой связи историк Василий Ключевский делится интересным наблюдением, обращая внимание на российские избы. Вид этих человеческих жилищ оставался постоянным на протяжении многих веков: российские крестьянские поселения «своей примитивностью, отсутствием простых прозаических удобств создают, в особенности на путника с Запада, воспоминание о временных, случайных стоянках кочевников, не нынче-завтра собирающихся бросить свои едва насиженные места, чтобы передвинуться на новые».

Постоянные пожары, неустойчивый климат, неизменное ожидание разорительных набегов – очевидно, отсюда произрастало неумение и нежелание строить долгосрочные планы. Иными словами, русский человек в те далекие времена, да и более поздние тоже, мог быть уверен только в одном – от него мало что зависит в этой жизни, все во власти высших сил. Это как упряжка без вожжей – куда вывезет, туда вывезет. Специалисты считают, что такое постоянство изменчивости заложило основу для появления таких характерных для нас черт, как стойкость в перенесении выпадающих страданий, лишений и тягот жизни, примирение с утратами и потерями как неизбежными или даже предопределенными свыше, упорство в противостоянии судьбе. А также терпение и пассивность в отношении к внешним факторам жизни. Именно за ними, внешними обстоятельствами, признается ведущая роль в развитии событий. В самом деле, русский человек ведь скорее пессимист, чем оптимист. А его взгляд на мир часто окрашен фатализмом. Такое смиренное мироощущение, конечно же, связано еще и с особенностями православия – и об этом еще пойдет речь. Но каким же образом со всем этим в русской душе уживаются такие известные качества, как бесшабашность, удаль, отчаянная смелость, безрассудство, стихийность?

Если вдуматься, в этом нет особых противоречий. Коли вы безоглядно верите в судьбу, можете смело бросаться под автобус. Вам незачем думать о последствиях – кому суждено быть повешенным, не утонет и под машину тоже не попадет. Однако фатализм – совсем необязательно плод сознательного восприятия мира. Эта убежденность вполне может жить и в подсознании, просто человек так чувствует. Вот она, психологическая основа безрассудной удали и отчаянной смелости. Или – что тоже свойственно русской натуре – склонности принимать судьбоносные решения путем бросания жребия. Вполне возможно, именно отсюда проистекают знаменитые русские «авось» и «небось».

Русскому человеку свойственно горячее желание верить в чудо. Потребность чуда, как подметил Иосиф Бродский, проявилась даже в отношении к двум главным религиозным событиям – Рождеству и Пасхе. Для западного человека главное событие – факт рождения Христа. Для русского – Воскресение Христа, свершение чуда. Есть ли какое-то рациональное объяснение такой жажде чуда? Попробую предположить, что это как-то связано с ощущением собственного бессилия в борьбе с силами природы и жизненными обстоятельствами. В более широком смысле – с тем путем, который прошла Древняя Русь в свой дохристианский период на вновь освоенных землях. С чем же подошла Древняя Русь к своему крещению, еще одному поворотному моменту в нашей истории?