Аркадий Ваксберг - Белые пятна

Только вот Куриева нигде не нашли. Да, по правде сказать, и не очень искали. Наказать его невозможно, в душу не достучаться: стучи — не стучи.

Очень точные слова нашел нальчинский артист Николай Трофимович Волошин — ими я и закончу. Вот что он мне написал: «Ваш очерк не о татьяниных и не о куриевых — стоило ли ради них браться за перо? Вы написали о прекрасном человеке, слова которого никогда не расходились с делами. То, к чему он призывал со сцены, полностью соответствовало тому, что он делал в жизни. Своим благороднейшим последним поступком он это доказал… Горько сознавать, что Владимира Яковлевича уже нет. Но и радостно — что он был! Побольше бы нам таких Дедов Морозов…»

Началось с покаяния: случай, увы, достаточно редкий. По здравому смыслу, по совести, если хотите, человеку, закон преступившему, разумней всего (и, конечно, достойнее) одуматься вовремя и повиниться. Облегчить тем самым свою неизбежную участь, подвергнуться меньшему наказанию, а то и вовсе его избежать.

Но не очень-то любят преступники являться с повинной. Надеются перехитрить правосудие. Спрятать концы. Или найти покровителей. Случается, преуспевают.

Впрочем, об этом речь впереди. Сейчас — о том, кто явился с повинной. Уголовное дело № 10 640, у которого пока что нету конца, естественно, имеет начало: «явку с повинной».

«…Прораб Васильевской птицефабрики Пензенской области Белогривцев Иван Андреевич предложил мне провести ремонт — окрасить стены цехов конторы и других помещений… Он знал, что я нигде постоянно не работаю. Живу на деньги, которые получаю от работ по договорам. «Бери, — говорит, — своих ребят и приступай…» Такая работа стоит примерно 50 копеек с квадратного метра, но я сказал: «Плати по рублю», — чтобы поторговаться. Белогривцев ответил: «Заплатим по рубль сорок. Рубль тебе, а сорок копеек отдашь…» В беседе принимал участие старший прораб Косик Олег Петрович… «Кому отдавать?» — спросил я. Белогривцев ответил: «Мне, Косику и директору птицефабрики Верхолетову Николаю Петровичу…» Я посоветовался со своей бригадой — братом Виктором, Альшиным Альвиром и другими рабочими, — и мы решили принять предложение… Мы делили на шестерых рубль, а они на троих сорок копеек… Деньги Верхолетову вручал я в присутствии Фетисова Бориса. Верхолетов деньги взял и сказал: «Спасибо». Борис даже ахнул: «Хорошие куски ловит…» Еще Верхолетову передали триста рублей…

Справедливости ради надо сказать, что явка с повинной была на сей раз не столько голосом пробудившейся совести, сколько следствием обстоятельств гораздо более прозаичных.

У Белогривцева «горела» путевка. Перед отъездом условился: сразу же, в день получки, Кожаев вышлет почтой его скромную долю. Для начала — триста рублей: даже деленные на троих сорок копеек с квадратного метра собирались, как видим, в приличную сумму.

Перевод не пришел. Ни через неделю после получки, ни через две. «Высылай немедленно», — телеграфировал Белогривцев: ему не на что было купить обратный билет. Телеграмма осталась без ответа. Он послал вторую: «Если не хочешь неприятностей…» — так она начиналась.

Кожаев неприятностей не хотел. Тем более что ему уже приходилось вступать в конфликт с законом — несколько лет он провел в условиях отнюдь не курортных. И он принял решение — пошел не на почту, а к прокурору.

Следствие шло быстро: в махинациях сразу же признались все участники. И члены бригады, подтвердившие показания своего бригадира — как вручали в подсобке директору его пай, и прорабы, рассказавшие про тайный сговор, про несложную технику хищения и даже вернувшие уворованное: по квитанции, за номером и печатью. Только директор ни в чем не признался и ничего не вернул. «Оговаривают, — сказал он следователю. — Лгут и клевещут на честного человека».

Свидетели могут и лгать — это общеизвестно. (Хотя и у лжи, заметим попутно, должны быть мотивы, так что проверить, где истина, где вранье, бывает обычно несложно.) А стены не лгут: они — фактор достаточно объективный.

Вот что сказано с протокольной сухостью в акте экспертов: «…Окраска стен производилась масляным составом… Окрашено 140 квадратных метров. В нарядах указано, что окрашено 2860 квадратных метров. Фактический объем завышен почти в 21 раз… Переплата составляет 7630 рублей…»

Акт, мне кажется, впечатляет. За ним встают не только квадратные метры. За ним — люди. Их образ жизни. Их способ мышления. Их моральные принципы. Их повседневье.

В двадцать один раз!.. Не в два, не в три, даже не в десять. Если директор не положил в карман ни копейки, что же толкнуло его на столь грандиозную липу? За что он так порадел малярам? За какие их добродетели? За какие блага? За покраску несуществующих метров почести ему не полагались. Положение в обществе от этого не укреплялось. Карьерный рост — не светил. Ни родственных, ни дружеских связей не было и в помине. Что же тогда?

Главный бухгалтер фабрики, главный экономист, мастер по строительству, многие другие видели, что бригаде платят за работу, ею не сделанную, больше, чем полагается, в 10, 20 и даже 25 раз. Видели — и докладывали об этом директору. Что ответил директор? «Подписывайте», «заверяйте», «платите»… Главный экономист так подытожил: «Ни на одно наше замечание директор внимания не обращал». Почему?

Следствие искало ответа. Искало, не делая скороспелых выводов и толкуя все сомнения в пользу директора. Не только потому, что закон обязывает все сомнения всегда толковать в пользу того, кого обвиняют, но еще и потому, что личность директора безусловно требовала особо бережного к нему отношения. Это был известный в области человек, хозяйственник с большим стажем, руководитель крупного предприятия. В обществе заурядных рвачей он как-то плохо гляделся.

Но факты неумолимо вносили поправки в привычный портрет уважаемого лица. Оказалось, на фабрике работала не только бригада Кожаева. Вместе с профессиональными малярами (точнее, до них и после) ремонтировать птицефабрику подрядились два студента, один аспирант и еще один таинственный молодой человек, чье социальное положение осталось пока неизвестным. Они взялись — ни много ни мало — капитально отремонтировать крыши важнейших цехов.

Как известно, любому и каждому кровельщиком быть не под силу. Тут умение нужно, сноровка, навыки, если хотите. Тем более что кроют не домик на курьих ножках — цехи огромного производства, дающего в год продукции на миллионы рублей. Дилетантов сюда подпускать, казалось, негоже: и деньги пустишь на ветер, и кровли не будет.

Директор решил по-другому.

Аспирант политехнического института Александр Юрьевич Винодел почему-то попал в поле зрения Верхолетова не как подающий надежды ученый, а как опытный кровельщик и знаток столярного дела. Он и возглавил бригаду. В нее вошли братья Ерлины, Леонид и Борис, — студенты пензенских вузов, и еще Виктор Александрович Алексаев, о котором только известно, что живет он в городе Пензе. Эти умельцы и взялись проделать работу, которая по плечу разве что ремстройконторе.