Дейв Каллен - Колумбайн [litres]

Такая тактика обсуждалась уже несколько лет, но прежде ее отвергали. До нападения на «Колумбайн» полицейских призывали действовать осторожно: оцепить периметр, убедить стрелка начать переговоры и ждать прибытия подразделения SWAT.

Эта инструкция относилась только к активным стрелкам. Подавляющее большинство стрелков оценивались как пассивные – человек был жив, но не стрелял. Противодействие таким стрелкам осуществлялось по старым правилам. Успех всей операции зависел от правильной оценки угрозы в первые же моменты ее проведения.

Когда полицейские достигают места, где находятся стрелок или стрелки, им надо принять еще одно решение. Если убийца заперся в классе, удерживая учеников, но не стреляя, служителям закона, возможно, придется остановиться и прибегнуть к традиционным методам переговоров, применяемым в случае захвата заложников. Но если преступник стреляет, даже если выстрелы слышатся лишь время от времени, надо врываться внутрь.

Оперативная инструкция по противодействию активному стрелку была быстро и повсеместно принята на вооружение. В следующее десятилетие в ряде атак со стрельбой, включая самую страшную бойню в Виргинском политехническом институте, полицейские либо охранники сразу же бросались к преступнику, останавливали его и спасали людей.

Сью Петроун попросила отдать ей две плиты тротуара, на которых погиб ее сын Дэнни. Их выломали отбойным молотком, перевезли в садик за домом семьи и установили в тени благоухающей канадской ели. Вокруг Сью разбила сад камней и поставила две большие деревянные кадки, в которых пышно цвели петунии. По ее заказу над плитами установили прочную конструкцию из дуба и подвесили к поперечной балке качели. На этих широких качелях могут удобно устроиться Сью, Рич и их маленькая лохматая собачка.

Линда Сандерс сохранила таблетку, которую нашли рядом с телом Дейва. У него время от времени опухало колено, и он носил в кармане одну таблетку лекарства. Всего одну. Она взяла его окровавленную одежду, кусок пледа, на котором лежала его голова, маленький фрагмент зуба, который отлетел, когда он упал, и очки.

Она никогда не расстанется с этими очками. Она поместила их в футляр и положила на тумбочку возле кровати. Она собирается держать их там всегда.

Иск, поданный от имени Дейва Сандерса, рассматривался дольше всех остальных, но его вдова предпочла не участвовать в этом деле. Она не была зла ни на кого: ни на полицию, ни на школу, ни на родителей убийц. Ее злило только положение, в котором оказалась она сама. Ей было одиноко.

Эрик хотел, чтобы его помнили. Он потратил год на «Книгу Бога», но за пять недель до Судного дня решил, что этого недостаточно. Он хотел сыграть главную роль перед камерой. И 15 марта они с Диланом начали снимать «подвальные пленки». Они знали: у них жесткий график съемок, и потом не будет ни монтажа, ни возможности доработки отснятого материала. Они снимали себя на 8-миллиметровую камеру производства «Сони», взятую из видеокласса «Колумбайн».

Первая часть была отснята как ток-шоу – на стационарную видеокамеру в гостиной дома Эрика, находящейся в полуподвале рядом с его спальней. После начала съемки Эрик то и дело менял угол обзора камеры – возможно, это был хитрый способ для того, чтобы гарантировать, что зрители будут точно знать, кто здесь режиссер. Все эти видеосъемки предназначались именно для телеаудитории. Как и само нападение на школу.

Эрик присоединился к Дилану, когда камера уже работала. Они сидели, расслабившись, в стильных, обитых бархатом глубоких креслах, ведя шутливую беседу о том, что собираются сделать. Эрик держал в руке бутылку Jack Daniels, а на коленях у него лежал его дробовик Арлин. Он сделал глоток, стараясь не морщиться. Он терпеть не мог виски. Дилан грыз зубочистку и время от времени также мелкими глотками попивал алко- голь.

Они разглагольствовали более часа. Дилан был оживлен, возбужден, зол и все время запускал пальцы в длинные растрепанные волосы. Эрик же по большей части оставался спокоен и хладнокровен. Говорили они одним голосом – голосом Эрика.

Идеи в основном высказывал Эрик; Дилан же весело ему подыгрывал. Они оскорбляли тех, кого такие, как они, обычно считают ниже себя: чернокожих, латиносов, геев и женщин. «Сидите дома, мамаши, – сказал Эрик. – Эй, приготовь мне обед, сучка, мать твою!»

Иногда Эрик слишком повышал голос. Дилана это нервировало. Было уже больше часа ночи, и наверху спали родители Эрика. Осторожнее, говорил Дилан.

Они перечислили всех подростков, на которых были злы. Родители таскали Эрика за собой по всей стране: тощий белый парнишка, вынужденный на каждом новом месте все начинать сначала и вечно остававшийся в самом низу пищевой цепи. Над ним все время смеялись: «Над моим лицом, волосами, рубашками». Он перечислил всех девушек, которые дали ему от ворот поворот.

Слушая Эрика, Дилан завелся. Глядя в камеру, он обратился к своим мучителям: «Если бы вы могли видеть всю ту злость, которая накопилась во мне за эти четыре гребаных года», – сказал он. Он описал десятиклассника, который, по его мнению, не заслуживал той нижней челюсти, которую подарила ему природа. «Вам придется поискать его челюсть, – сказал Дилан. – Потому что на месте вы ее не найдете».

Эрик назвал одного парня, которому собирался выстрелить в яйца, и еще одного, которому хотел выстрелить в лицо. «Думаю, самому мне выстрелит в голову какой-нибудь гребаный коп», – заявил он.

Никто из тех, кого они упомянули, не будет убит.

Все началось задолго до их поступления в старшую школу. Дилан помнил, как еще в яслях в «Футхиллс» все эти заносчивые карапузы насмехались над ним. «А тут еще моя стеснительность, которая отнюдь не улучшала ситуацию», – сказал он. И дома ему тоже было ничуть не лучше. За исключением родителей, вся его родня смотрела на него сверху вниз и относилась к нему как к какому-нибудь выродку. Брат Байрон вечно издевался над ним, друзья брата тоже. «Это вы сделали меня тем, кто я есть, – сказал Дилан. – Вы еще больше разожгли мою ярость».

«Еще больше ярости, еще больше! – потребовал Эрик. И взмахнул руками. – Продолжай копить ее в себе и дальше».

Дилан выдал еще одно изречение в духе Эрика: «Я определился с тем, кого ненавижу. Это человеческий род».

Эрик поднял дробовик Арлин и нацелил на объектив камеры. «Вы, ребята, все умрете, и это случится чертовски скоро. Вы все должны умереть. И мы тоже должны умереть».

Эрик и Дилан раз за разом повторяли, что они намерены погибнуть в бою. Но их наследие будет жить. «Мы дадим толчок революции, – сказал Эрик. – Я объявил человеческому роду войну, а война есть война».