Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

И все же главную работу выполнил резидент КГБ, под крышей «Литературной газеты», Иона Андронов и она достаточно подробно прослеживается — это классическая, хотя и гораздо менее удачная, операция «А», чем, скажем, рассказы о том, что вирус СПИД'а является результатом работы ЦРУ, что в корейской войне армия США применяла химическое оружие или что (для внутреннего пользования) американские шпионы разбрасывают колорадских жуков по советским полям с картошкой, для истории КГБ авантюра. Сперва в леволиберальный американский журнал «Нейшн» был подброшен якобы почти конспиративный проект года восемьдесят четвертого — то есть не имеющий никакого отношения к «Гласности», директора американского «Центра за демократию» Юрия Ярым-Агаева. Потом началась совместная работа над статьей Кевина Кугэна, Катрины ван ден Хевел и Ионы Андронова, который сам описывает, как знакомился с материалами и получил от американских авторов текст статьи еще до ее публикации. Формально статья должна была защищать меня и журнал «Гласность» от незваных помощников из США, якобы связанных с ЦРУ. Причем ничего в этом не понимавшие, склонные к глубокомысленным рассуждениями там, где попросту шла речь об очередной фальшивке КГБ Людмила Алексеева и Павел Литвинов тоже «осуждали» Ярым-Агаева (может быть, у Алексеевой и Ярым-Агаева были какие-то свои счета внутри «Хельсинкской группы») и Буковского. Гораздо более опытный Юрий Орлов — председатель «Хельсинкской группы» на эту удочку не попался и написал возмущенное письмо в «Нэйшн» господину Кугэну и г-же Ван ден Хевел. Кроме того я в Москве американского издания, печатавшегося, конечно, с моего разрешения, но без всякого моего контроля, ни разу тогда не видел, денег они никогда нам не передавали и защищать меня от американской редакции было совершенным бредом. И это в том случае, если бы текст статьи оставался нетронутым. Но дав его заранее Андронову авторы, возможно (но очень сомнительно), и не предполагали, что еще до публикации в «Нэйшен», хотя и с ссылкой на якобы уже состоявшуюся публикацию, их статья содержащая, кстати говоря, и донос на «Сражающуюся Солидарность», отправляющую видеофильмы в Польшу и СССР, появилась под новым названием «Диссиденты обязаны работать на ЦРУ» в французской «Политис», датской «Информашон», и в десятке других изданий во всем мире, финансируемых КГБ — типа индийской «Пэтриот». Я ничего не знаю об авторах статьи в «Нэйшен» в компании с Людмилой Алексеевой, кроме того, что г-жа Катрин ван ден Хевел — жена известного советолога и потом сторонника Горбачева Стивена Коэна, и не хочу знать. Может быть они не ожидали громкого скандала, вызванного их статьей, а может быть и впрямь совершенно не желали ее трагических и отвратительных последствий. Так или иначе меньше, чем через месяц Кевин Кугэн публикует письмо Александру Чаковскому — редактору «Литературки», где протестует против искажения статьи журнала «Нэйшн» — конечно, Андронов многое сильно переврал в своей статье. Но поручение КГБ было выполнено. Катрин ван дер Хевел, так же как Павел Литвинов и Катрин Фитцпатрик, чьи «мнения» были ею использованы в статье, всячески извинялись передо мной и говорили, что «они хотели помочь». Помогли. Одна Людмила Алексеева как, впрочем, и Иона Андронов никогда этого не сделала, но зато позднее устраивала встречу Путина с правозащитниками в Кремлевском дворце, а со времени появления ее в руководстве Московской «Хельсинкской группы» все материалы группы стали необычайно лживыми, хотя и «с лучшими намерениями».

Но для начала, в день появления статьи «Пешки в чужой игре» Ионы, а так же статей в «Советской России», «Труде», «За рубежом» и еще где-то был арестован в Ереване Паруйр Айрикян — не зря же Андронов особенно выделял армянские материалы «Гласности».

Я пытался возбудить судебное дело о клевете в отношении «Литературной газеты». Юридическую помощь мне тут же вызвался оказывать какой-то рыжий мерзавец, вскоре исчезнувший со всеми документами, а юрист «Литературной газеты» Вознесенский меня все уговаривал:

— В чем же вы видите клевету и оскорбление? Если бы вас назвали агентом КГБ — другое дело, но о вас пишут, что вы сотрудничаете с ЦРУ — что же здесь позорного?

Но я одинаково плохо относился ко всем спецслужбам.

В Дании после интервью Гордиевского о том, что он и полковник КГБ Михаил Любимов (отец либерального журналиста) — резидент в Дании, финансировали газету «Информашон» потихоньку разворачивался суд над ее редактором.

Но через полтора месяца КГБ был уже готов, как им казалось, поставить точку в этой беспрецедентной по сложности и мировому размаху операции.

Девятого мая в праздничный день, чтобы всем было не до того, произошли сразу две уголовные акции — сперва был убит печатник, размножавший на ксероксе в каком-то институте журнал «Гласность». Его нашли утонувшим в каком-то пруду куда он — в очень холодную, позднюю весну якобы пошел купаться (температура воды была восемь градусов). В каком состоянии было его тело неизвестно. Мы не сразу об этом узнали — Андрей и я были заняты разгромом «Гласности» (а я, к тому же был под арестом). Андрей начал разыскивать его примерно через месяц, все узнал, и мы пытались хоть что-то сделать для вдовы. Но она была до смерти напугана, с Андреем даже говорить не хотела, покойного мужа считала дураком, а нас — виновниками его смерти — во многом не без оснований. Я до сих пор не знаю его фамилии и в каком научно-исследовательском институте он работал — Андрей не счел нужным мне это сказать, не видя реальной возможности что-то сделать. Смерть и тогда ходила очень близко от всех нас, не была, как и в тюрьме, чем-то особенным. Это был первый, но далеко не последний убитый из людей, близких к «Гласности».

Его помощнику — так тогда полагалось в работе с ксероксами в специальных, с железными дверьми и особыми запорами комнатах — сотрудники ГБ просто сказали:

— Пошел вон, если хочешь остаться цел.

Я наших печатников не знал — этим занимался Андрей Шилков и по тюремной привычке мы не интересовались работой друг друга, если не было нужды.

В то же утро наша дача была окружена ста шестьюдесятью милиционерами, специально вызванными из Москвы. За три дня до этого был отравлен наш сенбернар и мерзавец-участковый специально пришел, чтобы удостовериться, что собака умирает. У меня это был уже второй отравленный гебней сенбернар — первого, Тора, возившего в упряжке на санках моих детей, — отравили вскоре после моего ареста в Боровске, чтобы тайком произвести еще один обыск. С тех пор, живя в России, я не завожу собак. Собаки ведь не выбирают себе ни хозяев, ни род занятий, ни страну проживания.