Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Как происходила подготовка к зверскому избиению людей в Тбилиси (с до сих пор до конца не установленным числом погибших) мы не знаем. Архивы Лубянки никто не видел, архив тбилисского КГБ — тоже, предусмотрительный Звиад Гамсахурдиа сжег его в первый же день своего прихода к власти. Вскоре стало ясно, что Звиад был не единственным управляемым человеком в Грузии, а рыцарственный и ясный Мераб Костава как-то очень быстро и странно погиб.

Из воспоминаний о начале 1989 года премьер-министра СССР Николая Рыжкова и второго секретаря ЦК КПСС Егора Лигачева видно, что советское руководство в это время больше всего озабочено внезапной антиправительственной активностью в Верховном Совете еще недавно абсолютно преданных советской власти Юрия Афанасьева (партийного чиновника, руководителя Всесоюзной пионерской организации, к тому же не раз выполнявшего во Франции не вполне ясные поручения), Гавриила Попова (абсолютно надежного советского экономиста, заведующего кафедрой в Московском университете), Анатолия Собчака (столь же правоверного юриста, даже вступившего в КПСС летом 1988 года) и нескольких других. Соединяясь с внезапно образовавшимися повсюду Народными фронтами, которые по преимуществу были даже не столько националистическими, сколько открыто сепаратистскими они внезапно стали серьезной угрозой не только единству СССР, но и работе экономического механизма. Законы о кооперативах, совместных предприятиях и резкое снижение государственного заказа в промышленности (при сохранении государственных цен во всех добывающих отраслях) привели к гигантскому, по тем временам, обогащению наиболее предприимчивых директоров, создавших кооперативы на своих и за счет своих предприятий, массовую спекуляцию и диспропорцию цен, приведшую в частности к шахтерским забастовкам, то есть резкому социально экономическому недовольству народа и окончательному вымыванию из торговли продуктов массового спроса благодаря резко выросшей массе наличных денег.

При этом и Лигачев и Рыжков как бы совершенно не замечают, во всяком случае не пишут об этом, как умело пользуются этим столь полезным для них законодательством образовавшийся симбиоз из сотрудников МИД'а, где создано специальное «внешне-торговое объединение», КГБ, ЦК ВЛКСМ и ЦК КПСС, где тоже создан новый «Международный отдел», занятый исключительно финансовыми операциями.

На фоне этого расползавшегося по стране партийно-директорского грабежа, внезапной активности политической жизни и раскручивающейся рекламной компании Ельцина (к нему я еще вернусь) начинаются массовые митинги в Тбилиси. На первый взгляд митинги эти не должны были, среди всего, что происходило в стране, вызывать особенного волнения и даже интереса, во-первых, они были в десятки раз менее многолюдными, чем, скажем, в Ереване, да и тридцать тысяч человек, собирались на них в специально отведенном месте — на городском ипподроме. Даже, когда они переместились к дому правительства число митингующих сократилось до восьми (во время избиения) — пятнадцати тысяч человек. К тому же митинги в основном были посвящены опасности отделения от Грузии Абхазии, но после того, как Адлейба — провозгласивший стремление Абхазии стать равноправной республикой СССР, а при этом первый секретарь ЦК этой автономной республики в составе Грузинской ССР, сам подал в отставку и положение нормализовалось, число митингующих в несколько раз сократилось и с ними вполне можно было договориться или не обращать на них внимания.

И тут начались странные и страшные события в нынешних все более бурных временах в Советском Союзе, давшие возможность для различных толкований участниками, но как кажется тем не менее вполне очевидные.

Начнем, естественно, с тбилисского руководства. В 1991 году в одном из интервью (газета «Известия» 14 сентября) первый секретарь ЦК Грузии Патиашвили достаточно откровенно все описал. Сперва (5 апреля) в Тбилиси приехали три уполномоченных представителя ЦК КПСС, один из которых был очень близок к Чебрикову. Виктор Собко, Вячеслав Михайлов и Алексей Селиванов. После этого приехал наделенный чрезвычайными полномочиями первый заместитель министра обороны СССР К.А. Кочетов.

— Нам не хватало тогда мужества прямо спросить кто ему их предоставил, — говорит Патиашвили.

После чего полетели в Москву, причем, как утверждает Патиашвили, данные ему только для подписи, и составленные вторым секретарем ЦК Грузии Борисом Никольским (тоже очень любопытная фигура, позднее — заместитель мэра Москвы Лужкова и вообще очень устроенный человек в гэбэшной администрации Ельцина) и сотрудниками КГБ («мы получали всю информацию по линии КГБ, что было главной нашей ошибкой» — сетует Патиашвили) идут удивительные, совершенно противоречащие друг-другу, но как мы увидим именно такие, как нужны в Москве, телеграммы из Тбилиси.

Первая из оглашенных Лукьяновым на съезде написана Патиашвили (как он утверждает под диктовку) еще в ноябре 1988 года. Телеграмма вполне паническая с просьбой ввести военное положение, хотя речь идет всего лишь о разрешенном властями митинге, примерно тридцати тысячном (ничтожное число в равнении с Ереваном), да к тому же происходящем на выделенном для этого тбилисском ипподроме, то есть даже не в центре города.

Московские власти вполне адекватно на эту телеграмму реагируют: вместо введения военного положения Горбачев обращается с успокоительным заявлением к грузинскому народу и все становится на свои места.

Совсем иначе все происходит в начале апреля. Митинг переместился, правда, к Дому правительства, но он уже гораздо менее многочисленный от восьми до пятнадцати тысяч человек, из которых несколько десятков студентов объявили голодовку и лежат на ступеньках. К трем часам ночи (избиение было в четыре) и до одиннадцати утра на площади остаются только они, да несколько сот помогающих им женщин и сочувствующих. Так без особых изменений продолжается с пятого по девятое апреля, то есть положение стабильное и очевидное для всех.

Но Лукьяновым оглашена странная паническая телеграмма Патиашвили от 7 апреля, где он пишет чуть ли не о восстании и попытках захвата правительственных зданий.

Горбачев и Шеварднадзе в эти дни заграницей, вмешаться не могут и, по-видимому, это не случайное совпадение. В Тбилиси уже отправлен первый заместитель министра обороны СССР и три высокопоставленные сотрудника ЦК КПСС. Вполне очевидно, что план уже есть, но нужна верховная санкция.

На воспоминания Егора Лигачева, в это время полуформально второго секретаря ЦК КПСС, не во всем можно полагаться, но здесь нет оснований подвергать их сомнению. Курируя сельское хозяйство, рано утром 7 апреля он возвращается из поездки в Москву, днем сидит и пишет отчет о поездке, чтобы с 8 апреля уйти в отпуск.