Лазарь Флейшман - В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

В значительной своей части книга Селянинова-Опперпута — правдивый и обстоятельный отчет о том, с чем столкнулся автор, пытавшийся с конца 1920 года поднять антисоветское вооруженное выступление в Западной области, о разочаровании, постигшем его в результате нескольких посещений савинковского штаба в Варшаве, и о спаде народного движения к лету 1921 года. Но к точному и добросовестному рассказу о том, что Опперпут действительно увидел и узнал в Варшаве, в книгу добавлены несколько пассажей, своей чисто публицистической направленностью резко отличающиеся от основного текста. Эти публицистические вставки направлены трем различным адресатам. Во-первых, это обращенное к Савинкову и Эльвенгрену требование прекратить свою преступную деятельность. Благодаря этому брошюра в целом выступает своего рода субститутом того плана, который Опперпут предложил в летнем письме к Менжинскому, когда вызвался отправиться с Лубянки в Польшу для окончательного разоблачения савинковской организации и для компрометации польской и французской разведок. В концовке книги можно усмотреть легкое (и несколько язвительное) сожаление, если не прямой упрек, по поводу того, что автору не дана была возможность полностью осуществить свое намерение:

По независящим от меня причинам я не могу принять в разоблачении гг. Савинковых того участия, которое я хотел бы принять. С большими затруднениями, при содействии некоторых моих друзей, мне удается выпустить настоящую брошюрку; но я надеюсь, что все русские люди, которые против того, чтобы гг. Савинковы продолжали и впредь купаться в русской крови и в страданиях русских людей, что все русские эмигранты, которые пожелают отмежеваться от этих шантажистов, примут участие в их разоблачении.

Со своей стороны, я и мои друзья всегда будем готовы дать необходимые дополнительные справки (с. 66).

Вторым адресатом были те, с кем автор встретился или в Польше, или уже в заключении, в ходе следствия, и кого он призвал подтвердить (или опровергнуть) перечисляемые им конкретные факты:

Если же господами Савинковыми и г. Эльвенгреном мои требования исполнены не будут, я обращаюсь и прошу невольных жертв этих политических шантажистов, если они не желают прикрывать собой грязные проделки грязных людей, подтвердить в печати следующее:

а) Г. Шефа Английской Военной Миссии в Варшаве, с его адъютантом кн. Радзивиллом, что я, Павел Иванович Селянинов, Виктор Викторович Савинков и полковник польской службы граф Девойно Соллогуб, в первых числах мая с. г. были приняты в помещении Английской Военной Миссии и сделали доклад, содержание которого в общих чертах передано в настоящей брошюре.

б) Господ офицеров Французской Военной Миссии в Варшаве — майора Марино и капитана Дераш, что все переданное мною в настоящей брошюре, касающееся Французской Миссии, освещено правдиво. (За достоверность слов Орлова, что им было получены из Миссии обувь и деньги за сданные в Миссию, захваченные в Койданове документы, ответственности на себя не беру.)

в) Шефа Информационного Бюро Второго Отдела Польского Генерального Штаба г-на майора Бека — что мои письма, адресованные во Французскую Военную Миссию, за исключением одного, на имя майора Марино, которое было передано по назначению, у г-жи Орловой отобраны не были, а также осветить вопрос: было ли дано В. В. Савинковым разрешение на использование Вторым Отделом материалов, отобранных у г-жи Орловой? (с. 66)

Этот ряд призывов, обращенных к индивидуальным лицам, предназначался для того, чтобы придать повествованию больший вес. Но специальная задача разоблачения Эльвенгрена привела к включению в этот список и третьей группы адресатов — людей, к варшавским кругам никакого отношения не имевших:

з) Русских эмигрантов в Финляндии: что во время Кронштадтского восстания Эльвенгрен был в Финляндии и вообще в 1921 году в Петроград не выезжал.

и) Бывших членов Петроградской Боевой Организации, что Эльвенгрену никто не давал полномочий говорить от ее имени и что в период Кронштадтского восстания он в командующие не выдвигался (с. 66).

Как бы то ни было, ни члены Боевой петроградской организации после состоявшихся в конце августа расстрелов, ни варшавяне, ни эмигранты в Финляндии на пламенные призывы Опперпута не откликнулись, и эффект этой риторической фигуры оказался в конечном счете нулевым. Между тем, войдя в публицистическую экзальтацию, автор перешел к политическим нравоучениям более широкого плана, стремясь убедить читателей в том, что слета 1921 года (то есть с момента его ареста) никакой почвы для антисоветской работы больше не существует:

Довольно какой бы то ни было подпольной борьбы против Советской власти. Если у нее есть ошибки и недостатки, не будем шептать из-за угла, а скажем ей это в глаза. Если она нас не послушает — будем апеллировать к народным массам, постараемся доказать им неправильность действий власти, а к голосу масс она прислушивается весьма чутко. Прислушиваясь к их голосу, она заменила продразверстку продналогом, разрешила торговлю излишками и изменила в корне свою финансовую и экономическую политику. Таким образом безболезненно стираются наши разногласия и обозначается путь совместной работы, путь облегчения страданий народа, путь, ведущий к светлому будущему (с. 5).

Перечислив победы, одержанные советским режимом в последние месяцы, узник обращался к старому русскому офицерству с предостережением против превращения его в марионеток разных «политических проституток» вроде НСЗРС. В связи с созданием (а затем и разгоном) Помгола Опперпут убеждал голодающих в бессмысленности восстаний, указывая на разгром всех антисоветских заговоров в последние месяцы (с. 63–65).

Благородный пропагандистский пафос автора тюремной брошюры поразительным образом предвосхищает поведение Савинкова спустя три года, осенью 1924 года, во Внутренней тюрьме на Лубянке. Неясно, появились ли эти пламенные пассажи у Селянинова-Опперпута по прямому указанию властей или он прибег к ним по собственной инициативе в стремлении завоевать доверие своих тюремщиков. Но даже эти пассажи не устраняли некоторого ощущения двойственности и не создавали четкого впечатления решительного, бесповоротного перехода заключенного на идеологические позиции большевиков.

Вышла брошюра Опперпута в Берлине в самом конце ноября 1921 года. Насколько нам известно, это первый случай, когда арестованному и находившемуся в заключении, в камере смертников, по обвинению в государственном преступлении автору дана была возможность принять участие в агитационно-разоблачительной кампании за кордоном. По стопам Опперпута пошел эсер Г. Семенов (Васильев), издавший спустя несколько недель — несомненно, на средства советских инстанций — в том же Берлине и свою брошюру [48] Г. Семенов (Васильев). Военная и боевая работа Партии Социалистов-Революционеров за 1917—18 г.г. (Берлин: Типография Г. Германн, 1922). Текст в брошюре датирован 2 декабря 1921 года, а предисловие к ней — февралем 1922. . Хотя обе книжки — аналогичные по направленности и даже, до известной степени, по стилистике «покаянные» документы, между ними есть существенные различия. Во-первых, Семенов не был узником тюрьмы, когда издавал свою книгу: он находился в Берлине и изъявил готовность вернуться в советскую Россию по первому требованию революционного трибунала, чтобы предстать перед законом [49] См.: Марк Янсен. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов-революционеров, с. 44–45. . Во-вторых, труд Опперпута имел, так сказать, ретроактивную направленность: он освещал заключительный этап деятельности Савинкова в Польше, предшествовавший недавно состоявшемуся выдворению его соратников из Польши. Брошюра же Семенова расчищала путь к намеченному на лето 1922 года в Москве открытому процессу над руководителями партии социалистов-революционеров. Знаменательно в этом плане, что наряду с берлинским было выпущено и московское ее издание [50] Г. Семенов (Васильев). Военная и боевая работа Партии Социалистов-Революционеров за 1917—18 г.г. (<���Москва:> Гос. издательство, 1922). , тогда как книга Опперпута вышла только в Берлине и осталась практически неотмеченной как в Европе, так и в Советской России.