Лазарь Флейшман - В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Несмотря на все восторженные оценки и прогнозы, которые Шульгин вынес из путешествия, нельзя сказать, что новые его впечатления убедили скептиков. В первую очередь это относится к Н. Н. Чебышеву, который осенью 1926 года переехал из Сербии в Париж и вошел в редакцию газеты Возрождение. В своих позднейших воспоминаниях Чебышев рассказывал о встречах с Шульгиным в те дни:

Увидел я впервые Шульгина после его путешествия в Россию в октябре 1926 года в Париже. Он приехал, кажется, с Ривьеры.

Дальше ради вящей документальности буду приводить иногда записи из дневника.

Под 9 октября значится:

«Сегодня приехал Шульгин. Виделся с ним в редакции. Едет в Польшу. Я вспомнил, как во Флоренции показывали Данте на базаре и говорили:

— Это тот, который был там… (в аду)…

14 октября происходил редакционный завтрак с Шульгиным. У меня записано: Шульгин утверждает, что Россия наливается соками жизни и что в этом-то именно и ее спасение».

В тот же вечер я с Шульгиным обедал в ресторане. С нами обедали его жена М. Д. и В. А. Лазаревский.

«Я поставил Шульгину вопрос прямо: уверен ли он в том, что организация, помогшая ему поехать в Россию и покровительствовавшая ему там, не связана с большевиками и не способствовала его поездке с их ведома и даже с их санкции? Он отрицал, но мне показалось, что у него какое-то в глубине души сомнение, в котором он сам не хочет себе признаться.

Я его спросил, не следили ли за ним? Он ответил, что было это, но он быстро пресек. — Откуда слежка, раз власть не знала? — По его словам, следили вообще, как за незнакомым, новым человеком. — Он ни с кем не виделся, кроме Федорова <���Якушева> и двух-трех лиц, к нему примыкающих. Считает их подлинными контр-революционерами из буржуев, приспособившихся к советскому режиму и обладающих качествами, необходимыми для жизни в этих условиях. Замечательно кстати, что он, как и Арапов [147] Речь идет о поездке племянника Врангеля евразийце П. С. Арапове в Москву в 1924 г. , ни с кем не виделся».

После этого вечернего разговора с Шульгиным я пришел к окончательному убеждению, что его возило в Россию ГПУ. Через несколько дней мы с Шульгиным обедали у А. И. Гучкова. Последний его расспрашивал, и я расспрашивал, повторяя опять те же вопросы.

У меня в дневнике записано так:

«Для меня ясно, что он был там, где его хотели. Киев, Москва, Петербург. Он без них никуда не ездил. Всюду его опекали. Например, он хотел ехать искать сына в Винницу. Его туда не пустили. Якобы ездил на поиски их агент… У меня, чем больше я слушаю Шульгина, слагается убеждение, что он ездил с ведома советской власти. Организация, им воспеваемая, просто ее агенты. Они между прочим убеждали его, что для них (для «треста», для контр-революционеров) самое вредное теперь это террористические акты. Нарушают, мол, весь план».

Под 18 октября записано:

Шульгин до того уверовал в своих московских друзей, что нахален в переписке с ними и готов сообщать сведения отсюда. Хотел спрашивать, что они сообщили Кутепову такое, противоречащее тому, что говорили тогда в Москве ему, Шульгину, и что попало в информацию Врангеля, из-за чего было требование представлять на просмотр Кондзеровскому всякую информацию… Я самым категорическим образом просил его ничего туда не сообщать, касающееся этого инцидента, составлявшего секретную переписку. Это был формальный мотив. В действительности же совершенно ясно, что Кутепов, а теперь Шульгин разыгрываются организацией, работающей на советскую власть, — контрразведкой ГПУ.

Взгляд, высказываемый Шульгиным, что не надо спешить со свержением власти, пока переворот не созрел, — несомненный результат внушений, исходящих от его новых московских друзей [148] Н. Чебышев, «Трест. История одной “легенды”», Возрождение, 1935, 8 августа, с. 2. .

Появление шульгинских очерков в парижском Возрождении повлекло за собой отклики и советской прессы. Журналист московской газеты Известия с удовлетворением отметил, что впечатления, вынесенные Шульгиным из СССР, заставляют даже такого закоренелого кадетского зубра, как редактор Руля И. В. Гессен, «сменить вехи» и — спустя девять лет — признать достижения революции [149] М. Ольшевец, «Десятый белоэмигрантский…», Известия, 1926, 27 ноября, с. 3. . А в Правде был помещен фельетон М. Кольцова, целиком посвященный Шульгину. Из него советские читатели узнали и о самой поездке, и о резонансе, который она получила за рубежом:

Монархическая русская печать за границей преподносит своим читателям невероятную сенсацию. Она печатает целый ряд статей и очерков В. В. Шульгина о его недавнем нелегальном пребывании в СССР.

Насколько можно верить, а верить по некоторым признакам — можно, известный белогвардеец, виднейший монархист, думский депутат, редактор «Киевлянина» и прочая, и прочая — действительно несколько месяцев тому назад тайком пробрался на Украину, побывал в Киеве и других советских городах.

Фельетон был опубликован еще до того, как в печати появились главы книги, описывающие посещение Шульгиным Москвы и Ленинграда, и он относится лишь к тем фрагментам, которые трактуют его пребывание в Киеве. Кольцов сопоставляет их с ранее вышедшими мемуарными свидетельствами писателя-эмигранта о Гражданской войне, высоко оцененными Лениным (и переизданными в советской России):

На воспоминания Шульгина обращал наше внимание Ленин. Книги «Дни» и «1920 год» Владимир Ильич, как передают, прочел с неослабным вниманием.

В самом деле, захватывающие книги! Лицом к лицу, без всяких посредников и занавесов, видишь настоящего, яркого, «породистого» классового врага. И сам он, тоже без вуалей и занавесов, без уверток и иносказаний, правдиво и искренно передает свои чувства и ощущения. Насколько книги Шульгина больше дают, чем вихлястые, манерные, лицемерные мемуары всяческих меньшевистских обывателей и пассажиров от революции! Насколько они более ценны для истории и психологии классовой борьбы, эти страницы жизни и переживаний побежденного в бою, изгнанного помещика!

Очерки о советском Киеве могут служить эпилогом к предыдущим двум книгам Шульгина. В «Днях» автор дал преломленную через свою собственную жизнь историю борьбы царизма с революцией, начиная с 1905 до 1917 года. <���…> В «1920 году» Шульгин дает полную драматизма картину разгара гражданской войны, кровавого поражения перед красной армией белого движения. И, наконец, «советский Киев» — печальное, трагическое послесловие к правдивой повести о угасании дворянства.

По Кольцову, все впечатления Шульгина окрашены ностальгическими образами уходящего дворянского мира:

Кроме самого факта безнаказанной поездки в Киев и обратно, Шульгин ничего сногсшибательного в своих описаниях предложить не может. Из всего того, что удалось ему видеть, слышать и вкушать, — все на месте, все в порядке. Автор всюду старается честно это отмечать, хотя и с оговоркой. <���…>