Игорь Ефимов - Стыдная тайна неравенства

Высоковольтные есть естественные и единственные стражи, охраняющие культуру и правопорядок в обществе; и там, где они будут вытеснены, уничтожены или, поддаваясь уравнительной догме, сами добровольно устранятся от дел, там весь народ неминуемо погрузится в пучину кровавого хаоса.

И здесь уже "есть место стыду". Тому стыду, которым мы окружаем дозорного, покинувшего свой пост.

Христианство обещало людям искупление грехов, воскреcение из мёртвых и всеобщее равенство перед Богом.

Американская конституция провозглашает равенство людей в обладании неотъемлемыми правами — на жизнь, на свободу, на стремление к счастью.

Французская революция сделала своим лозунгом свободу, равенство, братство.

Нацизм объявил своей целью новый мировой порядок, подчинение низших рас высшим и равенство между членами высшей расы.

Коммунизм призывает к освобождению от оков собственности, воцарению всеобщего мира, равенству всех людей.

Как видим, крупнейшие массовые движения, вовлекавшие миллионы людей, при всей несхожести их целей и лозунгов, слово "равенство" писали на своих знамёнах непременно. Философ Розеншток-Хюсси, в свойственной ему парадоксальной манере, описывает, как формулировали лозунг равенства четыре великие европейские революции: "Русская (1917): каждый пролетарий — капиталист; Французская (1789): каждый талант — аристократ; Английская (1641): каждый джентльмен — король; Немецкая (Лютер, 1517): каждый христианин— священник".1

Равенство, действительно, должно представляться нам неумирающей мечтой человека. Как же могло случиться, что достижение этой мечты обернулось кошмаром?

Эпидемии массового террора, прокатившиеся по коммунистическим странам в XX веке, в категориях уравнительного сознания остаются необъяснимыми. Из века в век уравнитель провозглашал главным источником вражды и зла неравенство — сословное, расовое, имущественное. И что же? Именно в странах, где все эти виды неравенства были уничтожены, где даже был отменён институт собственности, кровавый разгул вражды пронёсся, как средневековая чума. Нашествия безжалостного врага не уносили столько жизней, сколько унесло правление коммунистов, взявших на вооружение уравнительные догмы.

Но взваливать всю вину на коммунистическую идеологию — удобное упрощение. Ведь в огромной степени террор состоял в том, что одни коммунисты уничтожали других. Судьи, следователи и палачи, только что расправившиеся с очередным слоем "правых или левых уклонистов", "вредных элементов", "вражеских шпионов", через два-три месяца сами могли быть увезены ночью в "чёрных Марусях" в подвалы НКВД или вытащены на освещённую сцену под железные прутья хунвейбинов.

Кроме того, массовый террор невозможно устроить без активного участия или хотя бы скрытого сочувствия народных масс. Там, где коммунизм был введён внешней силой — в Польше, Чехословакии, Венгрии и других подсоветских саттелитах, — где он не имел народного сочувствия, массовый террор не состоялся. Демона злобной зависти можно оседлать, им можно до какой-то степени управлять — но его нельзя создать искусственно. Он должен жить в сердцах людей. И имя демона, который вырывается в моменты массового террора: вечно тлеющая враждебность низковольтного к высоковольтному.

Что же удерживает этого демона, этого зверя в человеческой душе в периоды мирного существования государств?

Его удерживают три стража:

1. Религиозно-моральные верования.

2. Традиция, отлившаяся в свод законов.

3. Вооружённая сила.

Там, где эти три стража соединёнными усилиями держат демона в его тесном загоне, высоковольтные получают возможность принять участие в руководстве экономикой, политикой, культурой. И страна, как правило, начинает богатеть, обстраиваться, идти вперёд по извилистой и трудной тропе, именуемой "цивилизация". А там, где один или все три стража ослабевают, единодушная враждебность низковольтных будет ставить высоковольтным неодолимые препоны. Они будут лишены доступа к руководящим постам, эти посты низковольтные будут распределять между собой, и страна начнёт хиреть, беднеть, скатываться назад.

В странах, которые сегодня принято называть свободными, демократическими, первые два стража — мораль и закон — так сильны, что нужда в третьем практичски отпадает. Обычно он находится в полном подчинении у закона, ограничен полицейскими силами. Только в моменты серьёзных кризисов и уличных бунтов могут в Америке прибегнуть к третьему стражу, то есть вызвать для восстановления порядка национальную гвардию. Пользуясь надёжной защитой морали и закона, высоковольтные в этих странах имеют возможность продвигаться на руководящие посты и способствовать быстрому и устойчивому процветанию.

Беда лишь в том, что десятилетия спокойного существования создали у высоковольтных в этих странах иллюзию, будто рыночная демократия и есть естественная и наилучшая форма политического устройства. И что она доступна каждому народу, на любой стадии развития. Что морали и закону вполне по силам удерживать зверя зависти в человеке. А также и других зверей: расовой, национальной, религиозной вражды. Что третий страж — вооружённая сила — не только не нужен, но будет всегда служить лишь разжиганию гнева в людях — и гнева оправданного.

При такой системе представлений на демократию перестают смотреть как на результат долгих и доблестных усилий, как на плод духовного созревания всего народа. На неё начинают смотреть просто как на удачное изобретение, которое можно безвозмездно подарить любому обществу. И ожидают, что она будет распространяться по свету точно так же, как распространились другие изобретения: пароходы, самолёты, телефоны, электролампы, компьютеры.

Почти все страны Азии и Африки, освободившиеся после Второй мировой войны от колониальной зависимости, получили изначально демократическую форму правления со всеми необходимыми атрибутами: всеобщее право участия в политической жизни, избираемые народом местные и центральные власти, право собственности, свобода слова, свобода вероисповедания, свободные рыночные отношения. Колониальные войска были выведены отовсюду, ибо считалось, что двух других стражей окажется вполне довольно и будут созданы национальные вооружённые и полицейские силы, которые конечно же станут во всём подчиняться гражданским властям.

Но удержалась демократия, кажется, в одной только Индии. Да и в ней за 50 лет её существования не удалось покончить с кастовым неравенством, а межнациональные и религиозные раздоры унесли уже миллионы жизней. Все же остальные государства через год, два, три оказывались под властью единоличной диктатуры или военной хунты.