Игорь Ефимов - Практическая метафизика

Так, походы кочевников — гуннов, готов, арабов, монголов — объяснять одной лишь потребностью в новых пастбищах можно, лишь закрыв глаза на факты истории. Проследите направление этих походов — они никогда не устремляются в бескрайние незаселенные степи, где гигантскими пастбищами можно было бы завладеть почти без труда. Нет, они неудержимо тянутся в сторону развитых, цивилизованных государств, которые приходится завоевывать ценой серьезных потерь и затем тяжко трудиться, стирая их с лица земли. Добыча? Но большая часть сокровищ гибнет в пламени бессмысленных пожаров и под развалинами, а пленные используются лишь для осадных работ у стен следующего города и большей частью уничтожаются. Сама огромность захваченных территорий совершенно несовместима с численностью наступающего народа — одной сотой монгольской империи хватило бы для полного и свободного расселения всех монголов, число которых не достигало и полумиллиона.

Искать и находить классово-экономическую подоплеку войн религиозных, разрезавших на враждующие лагеря не только все сословия, но и многие семьи, удается, конечно, лишь ценой очень больших натяжек.

Наконец, происходящие на наших глазах войны между государствами, в которых упразднены классы и собственность, — Китаем и Вьетнамом, Вьетнамом и Камбоджей — очевидно поставят крест на экономической теории, на "ответе купцов".

Кроме того, совершенно темным, никем не объяснявшимся, но всех и всегда больше всего волнующим парадоксом войны является неизвестность ее исхода. От чего зависит победа? Кто одолеет — мы или они? Почему сорок тысяч Александра Македонского наголову разбивают 150 тысяч персов? Каким образом ничтожные кочевники, какие-нибудь монголы, арабы, о которых почти никто и не слыхал, возникают вдруг на исторической арене и в десять-двадцать лет захватывают полмира? В чем секрет мощи Наполеоновской Франции? Откуда взялась такая страшная сила у Гитлеровской Германии? За счет чего три миллиона израильтян могут успешно противостоять восьмидесяти миллионам арабов?

За каждым из этих исторических событий закреплены десятки "неопровержимых" объяснений и ответов, среди которых самые популярные: гениальность полководца, материальная заинтересованность солдат, лучшее вооружение, внутренние раздоры разбитого государства и так далее. Ответы эти являются "неопровержимыми", потому что ни одно из событий не может быть воспроизведено вторично — невозможно ради эксперимента повторить битву при Аустерлице без Наполеона, или битву при Иссе, заставив предварительно македонцев поменяться с персами оружием; а следовательно сторонники тех или иных ответов могут с чистой совестью оставаться при своем мнении — нет таких доводов чистого разума, которыми они могли бы быть поколеблены. И лишь для тех, кто ощущает смутную неудовлетворенность любым частным истолкованием, кто подсознательно тянется к обобщенности, к обнаружению однородного в разнородном, рискует предложить практическая метафизика свою систему ответов на столь серьезный вопрос — о войне, то есть в ее терминологии, о вражде различных Мы.

"Движение народов производит не власть, не умственная деятельность, даже не соединение того и другого, как думали историки, но деятельность всех людей, принимающих участие в событии" 66.

Этому обобщению Толстого — политического философа — можно подыскать великое множество аналогий в высказываниях о войне великих полководцев всех времен. Кажется, не было среди них такого, кто не оставил бы нам афоризмов о решающей роли солдата в войне. Его выносливость, смелость, упорство, способность преодолеть боль и страх, неподдельная готовность скорее умереть, чем отступить с поля боя, — вот что решало исход сотен сражений, сводя на нет арифметическое несоответствие сил — численность сражающихся. Но все эти свойства идеального воина есть как раз то, что метафизика вкладывает в понятие "высокая энергия осуществления свободы". Поэтому там, где историк скажет "эти победили", метафизик должен сказать: суммарная энергия осуществления свободы этой армии оказалась выше, чем энергия ее противников. Там же, где малочисленное войско разбивает несметные полчища или покоряет целые народы, он неизбежно должен придти к выводу, что, в среднем, каждый воин победитель осуществлял свою свободу с энергией, во много раз превосходившей энергию воина побежденного.

Если бы мы обладали какой-то способностью измерять энергию осуществления свободы заранее, как мы измеряем другие виды энергии в киловаттах, калориях или джоулях, войны тотчас же прекратились бы: войска собирались бы в определенном месте, авторитетные комиссии производили бы измерения и объявляли победителя. Нечто похожее происходило уже несколько раз в двадцатом веке, когда войска заведомо более сильной державы оккупировали без сопротивления какую-либо страну. Однако никакая комиссия не может предугадать заранее, какие силы сопротивления сумеет найти в себе маленький народ (например, греки против персов в 490-ом до Р.Х., голландцы против испанцев в 1609-ом, или финны против русских в 1939-1943-ем). Так как сознание людей способно с полной ясностью различать лишь явления, то, увы, — поля сражений навсегда останутся единственным "прибором", способным всерьез определить, какая из энергий столкнувшихся Мы была выше.

Весь ход предыдущих рассуждений, хотя и бесполезный для целей практического пацифизма, нужен был нам лишь для одного: показать, что во всех войнах, приносивших победу малочисленному войску, мы сталкиваемся с одним и тем же явлением — необычайно высоким уровнем энергии осуществления свободы армией победительницей. Уровень этот никогда не является национальным свойством — все народы переживали за свою историю и взлеты, и падения военной славы. Не определяется он и гениальностью предводителя и верой в него солдат — наоборот, именно сам высокий уровень выбирает из множества возможных начальников достой-нейшего, уничтожая или отбрасывая всех неспособных. Поэтому представляется весьма заманчивым вопрос: откуда же взялись эти могущественные солдаты, сокрушающие всякое сопротивление на своем пути? Что происходило с ними там, где они жили до сих пор? Что послужило толчком к столь страшному извержению их энергии на соседние народы?

Мы начнем наше рассмотрение с наиболее известных войн диких народов древности, в твердой надежде на то, что это поможет нам что-то понять в главном проявлении дикости наших дней — в войне.

В любом учебнике истории описания войн, походов и сражений занимают основное место. Кажется, не было еще дня на земле, чтобы где-нибудь да не воевали. Но в период, отделяющий классическую Грецию от эпохи Возрождения, Марс хозяйничает на нашей планете особенно полновластно и с таким остервенением швыряет друг на друга все новые орды и полчища враждующих народов, что взгляд исследователя перестает что-либо различать в дыму пожарищ, слух воспринимает только лязг, стон и грохот, а душа усыхает перед зрелищем этого сплошного и бессмысленного взаимо-истребления. И все же в кровавой бессмыслице прошлых веков мы видим так много сходства с нашим временем, что поневоле начинает казаться: "тут что-то есть, какой-то неуловимый общий закон, закон войны, который можно преодолеть и нейтрализовать только через понимание его".